Наёмный самоубийца, или Суд над победителем. Повести и рассказы. Геннадий Викторович Логинов
их жизнь ещё не окончена, и находил им оригинальное применение. Но ни созданные им поделки, ни сам факт подобного поведения не находили у общества понимания и одобрения. С другой стороны, от его чудачеств никому не было и вреда – добрейшей души человек, он никогда не злоупотреблял спиртным, не сквернословил и не мог пройти мимо, если видел, что кто-то нуждается в его помощи.
Тем не менее, в силу всего вышесказанного, – между Лейфом и окружающими наблюдалась определённая дистанция. Включая и членов собственного экипажа. Впрочем, капитан Сигурдссон спокойно пожимал на это плечами и замечал, что его дело раскрыть объятья, а будут их принимать или нет – уже вопрос другой.
Касательно же своего необычного отношения с официально неодушевлёнными предметами, он пояснял, что отчасти разделяет аристотелевское учение о различии типов душ, из-за чего на вопрос о том, есть ли у предметов душа, не мог ответить ни «да» ни «нет» без определённых оговорок. Иными словами, он не признавал наличие души за каждой вещью или предметом и, более того, полагал, что и при наличии таковых – эти души совершенно некорректно сравнивать с душами человеческими, обладающими качественными метафизическими отличиями. Но при этом он искренне считал, что, если кто-то чрезвычайно сильно привязывается к какой-то вещи или предмету, либо у предмета имеется своя давняя история, полная и хорошего, и дурного, либо если некий мастер создаёт своё творение не абы как-то формально, но вкладывая свою любовь, боль или радость, – в подобном предмете могла появиться если и не душа, то что-то на неё похожее. В результате чего предмет обретал характер, индивидуальность и иные особенности, резко выделявшие его из бесконечного ряда его однообразных бездушных подобий.
Деликатные люди выслушивали эти рассуждения молча, сочувствуя про себя незаурядному уму капитана, с которого тот сошёл. Менее деликатные – просто поднимали капитана на смех и крутили пальцем у виска. Но те корабли и здания, перед которыми он снимал шляпу, и прочие разумные предметы уважали его, не говоря уже о «Надёжном», в котором Сигурдссон проводил большую часть своего времени.
Каждый вечер корабль неторопливо покачивался на волнах, убаюкивая задремавшего капитана, и каждое утро капитан начинал с того, что здоровался со своим кораблём. Почистив зубы себе, он брался за иллюминаторы и палубу. Утренняя молитва, зарядка с плаваньем в любое время года, лёгкий завтрак с обязательной кружечкой кофе, стихотворение, написанное экспромтом, – и только затем начинались рабочие будни. Члены экипажа относились к причудам капитана если не с пониманием, то, во всяком случае, со снисхождением: во-первых, он был владельцем корабля (немалое время откладывавшим деньги на то, чтобы приобрести собственное судно) и был волен устанавливать на нём собственные порядки, поэтому имел полное право хоть плясать вприсядку, жонглируя рыбой, пока не заставлял