Братья. Юрий Градинаров
чайку попьешь, оленей сменишь – и дальше. Только сильная пурга и останавливала.
Шли пологим берегом Амбарной, выискивая широкое место, где течение слабее и глубина меньше. Вешняя вода еще не спала, но даже она не скрыла огромные валуны, усеявшие дно реки.
– Здесь будем пробовать! – сказал Хвостов, спускаясь с хореем к воде. Он подтянул голенища бродней почти до паха и осторожно вошел в воду. Пройдя половину реки, Мотюмяку зашатался под напором воды, но хорей помог устоять на ногах.
– С ног валит! – крикнул он, черпнув голенищами порцию ледяной воды. Поежился, вздрогнул от холода и, ощупывая хореем дно, пошел дальше. Ближе к левому берегу дно стало чище, вода ниже, и он без приключений добрался до суши. Три спутника с берега криками подбадривали своего проводника, принявшего ледяную купель.
– Терпи, сын Божий, скоро ромом согреем, чтобы никакая лихоманка не привязалась, – кричал Сотников.
– Дабы вода не сбила с ног, идите цепочкой, страхуя друг друга! – советовал вымокший Хвостов. – Вы-то оба тяжелые, устоите, а Тубяку может свалить. У вас и голяшки почти в мой рост. Я к вам.
И он снова перешел Амбарную.
Хвостов и Тубяку распрягли оленей, развязали веревки на иряках и, став цепочкой поперек реки, стали передавать друг другу пожитки. Последними поодиночке переносили нарты. Освобожденные от упряжи олени сами переплыли реку за хозяевами.
Сотников помог Тубяку нарубить сухого ивняка и березы-сухостоя. Благо их вокруг было вдосталь. Правда, у костра остался только Кытманов, остальные занимались каждый своим делом. Мотюмяку и Тубяку сняли бродни, вылили из них воду, отжали пимы, вывернули голяшками наружу и аккуратно разложили у костра. На себя надели летние парки и бумазейные кальсоны, предусмотрительно положенные Катериной.
День прохладный, не комарный. Олени на длинном поводке паслись на опушке, выискивая сытный ягель. В лес не заходили, боясь спрятавшихся в листве комаров. Сотников с Кытмановым собирали на берегу разноцветные камешки и складывали в сумку. Тубяку поставил пущальню[26] и вскоре принес пару жирных задыхающихся чиров. Решили посагудать[27]. Ели трепещущуюся рыбу, ловко отрезая ножами куски свеженины у самых губ. Киприян Михайлович – с солью, а нганасаны по привычке – пресно.
– Вон за той грядой видите вершину? – спросил Хвостов, прожевывая очередной кусок, и показал ножом на восток. – Это Медвежий Камень. Там есть уголь и руда. Кажется, рядом. Еще два перехода – и мы у горы.
Чиры шли за милую душу. И Сотников, и Мотюмяку, и Тубяку только причмокивали губами, наслаждаясь едой. Головы отдали Мунси, и она захрустела, уминая мягкую рыбью кость. Александр Петрович укоризненно качал головой.
– Ну людоеды, ну африканцы!
– А ты строганину пробовал? – поинтересовался Сотников. – Нет? А зря! Если б не строганина, цинга свалила бы всю тундру. От нее нет спасу, кроме строганины. Она и еда, и снадобье. Картошки не надо, а строганину дай. Это ж Север. А сагудай! Мягче его нет закуски
Пущальня – рыболовная снасть.
Сагудать – есть сырую рыбу.