Остановите печать!. Майкл Иннес
сказал он. – Вы не поверите, но последние тридцать лет по нему сильнее всего ударили налоги на наследование после смерти предыдущего хозяина. Так часто это происходило. Кузену недавно пришлось даже распродать библиотеку. А сейчас он подумывает – хотя это пока только слухи – избавиться от охотничьих собак. Туго ему приходится, не правда ли?
Как землевладелец, отметил про себя Уинтер, мистер Элиот отреагировал сочувственным кивком. Как писатель, несомненно, постарался запомнить речевые обороты, к которым прибегал Топлэди. А заговорила третья ипостась мистера Элиота:
– Библиотека Стейнфилда? Как же, я прекрасно запомнил ее продажу с аукциона. В списке было несколько вещей Кекстона. Белинда участвовала лично. – Он снова повернулся к Уинтеру. – Моя дочь интересуется первопечатниками и коллекционирует их издания. – Он говорил без напускной важности – так хорошо воспитанный человек никогда не выказывает торжества, разыгрывая козырную карту. – Она даже опубликовала о них пару статей в известном журнале «Домашняя библиотека».
Мистер Элиот бросил не лишенный упрека взгляд в сторону Тимми, а затем, почти не изменив выражения лица, повернулся к Уинтеру. Было бы неплохо, словно хотел сказать он, чтобы брат Белинды приобрел столь же полезные интересы под влиянием своего университетского куратора.
Но из угла, где расположился Тимми, лишь снова донесся характерный шелест обертки. Он достал еще одну плитку шоколада и теперь делил ее на не совсем равные части.
– Собирание книжных раритетов, – сказал он, – скучнейшее и отнимающее много сил занятие, где велика конкуренция. Кстати, не хочешь шоколада?
Мистер Элиот взял кусок, и отец с сыном принялись синхронно жевать, сидя рядом.
– «Приди, услышь лесную коноплянку». Ты это подразумеваешь? Но я не думаю, чтобы Вордсворт был против уничтожения деревьев на бумагу, и уж, конечно, не имел ничего против книг. В той же «Прелюдии» он высоко отзывается о книголюбах. И мы не смогли бы жить без книг. Даже без тех, что считаются повседневным чтивом, как вы полагаете?
И мистер Элиот, откровенно предлагая скоротать время за милой беседой о литературе, снова обратился к Уинтеру.
Но всего минуту спустя поезд остановился.
– Пересадочная станция, – объявил Тимми, причем в его интонации даже посторонний человек мог уловить отголосок какой-то старой семейной шутки.
А мистер Элиот, только что исполненный спокойного довольства, вдруг зажегся от неизвестного источника искрометным весельем и непонятной природы радостью. Причем для этого не потребовалось ни слова, ни жеста – настолько знакомым был, видимо, потешный ритуал. Но в то же время ощущалось, что ему он уже поднадоел.
– Если хочешь, посмотри на это сам и покажи гостю, – сказал он.
Тимми выглянул из окна. К нему присоединился Уинтер. В дальнем конце поезда стоял сошедший с него Буссеншут, с раздраженной растерянностью обнаруживший, что не может найти ни одного носильщика рядом со своим вагоном первого класса. До