Неверная. Айаан Хирси Али
дяди крепко держали нас за руки. Мы купили матрасы, простыни, подушки, маленький вентилятор. На следующий день мы отправились за едой, ковриками для молитв, кухонной утварью, тазиком для стирки, щеткой, мылом и ведром.
Потом мы стали жить только с мамой. Такое случилось едва ли не впервые. Бабушка была далеко, в Сомали, и маме не с кем было разделить обязанности по дому, обсудить планы. К тому же она ничего не могла сделать одна. Ни ей, ни нам нельзя было выходить на улицу без мужчин, наших дядь. А чтобы позвонить им, ей приходилось идти в бакалею на углу в сопровождении «защитника» – десятилетнего Махада.
Целыми днями мы сидели в квартире и ждали, пока дяди окажут нам услугу, и целыми днями мама проклинала папу. «Пусть Аллах заберет его навсегда! – помню, кричала она. – Пусть Аллах покарает его бесплодием, страшной болезнью! Пусть он никогда не увидит рая!» И самое страшное – «Пусть Afwayne схватит и будет пытать его. Пусть он лишится клана и умрет в одиночестве».
Все, что нам оставалось, – сидеть и ждать. Мама принялась восстанавливать дисциплину в доме. За те месяцы, пока мы жили с бабушкой, мы окончательно отбились от рук. Для мамы мы были словно маленькие верблюжата, и, чтобы приручить нас, она часто кричала и колотила нас. Если мы бегали, раздавался крик: «Сидеть. СИДЕТЬ!», и мы падали на пол; потом она хлестала нас проводом от радио по рукам и ногам. Если мы плакали, она кричала: «ТИХО!» – и колотила снова.
Приятного было мало, но нам доставалось по делу, к тому же всегда в меру. Мама считала телесные наказания разумными и необходимыми для воспитания. Когда мы начали вести себя прилично, она почти перестала нас бить.
Когда муэдзины в Мекке призывали к молитве, это превращалось в своего рода перекличку: сначала вступал минарет соседней мечети, потом следующий, за ним еще один – и так призыв разносился по всей стране, по всему миру. Мы придумали игру: бегали от одного окна к другому, угадывая, с какой стороны раздастся голос на этот раз.
Сомали – тоже мусульманская страна, но наш ислам был не так строг, не требовал регулярных молитв, к нему примешивались древние поверья. Теперь же мама велела нам совершать намаз по призыву муэдзинов, пять раз в день. Перед молитвой надо было помыться, переодеться. Потом мы становились в ряд и выполняли все мамины указания. После вечерней молитвы нас укладывали спать.
Мама отправила нас в местное медресе, хотя мы почти не знали арабского. В Сомали обычные школы и медресе были смешанными, девочки и мальчики учились вместе. Здесь же образование было раздельным, поэтому мы с Хавейей пошли в одну школу, а Махад – в другую. В медресе все девочки были белыми, и я впервые поняла, что я черная. Они называли нас с Хавейей abid – рабынями. Я ненавидела Саудовскую Аравию, в том числе и за то, что нас считали рабынями, относились к нам с предубеждением из-за цвета кожи. Учитель не показывал нам, как писать, он только читал Коран, а мы запоминали наизусть, строчку за строчкой.
Мы уже выучили часть Корана в Могадишо, хотя, конечно, почти ничего