Убийство в соль минор. Анна Данилова
полы коврами и покупать дорогие фарфор и хрусталь. Думаю, это было заложено во мне природой. Безусловно, вся эта красота безжалостно пачкалась, разбивалась, но я продолжала упорно наполнять дом сервизами, вазами, коврами и даже музыкальными инструментами. Купила зачем-то кабинетный рояль, флейту и скрипку, за которыми ухаживала как за живыми существами. Однако все становилось грязным, пошлым и бессмысленным, когда в доме, где только что вымыли полы и накрыли стол, украсив его цветами, начинали звучать «магаданские напевы», а хвойный воздух пропитывался «Лесоповалом», «Бутыркой», «Муркой» и прочей тюремной классикой.
Если бы меня спросили тогда, почему же я все-таки не бросила мужа, почему не порвала с этой угнетающей и бессмысленной жизнью в окружении бандитов, я ответила бы без промедления: поначалу я любила своего мужа, а после просто чувствовала себя ответственной за происходящее с ним. Его наркотиками были деньги и друзья, с которыми он не мог расстаться. Без меня же, думаю, он вполне бы прожил. Ему подыскали бы другую жену, такую же тихую, покладистую и незаметную. Скорее всего, ту, в жилах которой текла бы магаданская кровь, а душа реагировала бы на звучащую в доме музыку совсем по-другому.
Мой большой мальчик умер в течение часа. В доме, как всегда, была целая компания, человек двенадцать сидело за столом, я кормила их запеченной бараниной, когда муж вдруг застонал и схватился за бок. Я увидела, как по его щекам покатились слезы. Сразу же схватилась за телефон, хотела вызвать неотложку. Однако друзья не позволили мне это сделать, видимо, чего-то опасались. Они сами повезли мужа в больницу. Но недовезли, он умер по дороге. «Смерть от прорыва абсцесса с развитием общего перитонита», – скажут мне потом в больнице.
Все те люди, кто еще недавно сидел за нашим столом и обмывал очередную крупную сделку, и многие, кого я видела впервые, должны были, как мне тогда казалось, воспользоваться моим отсутствием и обчистить дом. Там было что взять. Хотя бы чемодан с деньгами.
Однако когда я поздно вечером в сопровождении близкого друга мужа Еремы вернулась домой, то была поражена. Дом кем-то заботливо заперт, защищен от воров, а в самом доме нет ни одного из тех, кого я считала потенциальными мародерами. Не исчезла ни одна драгоценная вещь из моей спальни, ни одна купюра из чемодана (я всегда предусмотрительно натягивала под кроватью нить, чтобы знать, не покушались ли на наше богатство), ни одна картина, а среди них были настоящие – никем не оцененные, к счастью, из наших гостей – шедевры.
Ерема, огромный человек, шкаф, молчаливый и преданный нашей семье, только оказавшись дома, дал волю своим чувствам и – разрыдался. Мы с ним помянули Н. (все еще не могу спокойно реагировать на его имя), да что там, напились, и я, наверное, только тогда поняла, насколько же любила мужа. Теперь, когда его нет, я просто не знаю, как жить дальше. В какой-то момент мне показалось, что все это неправда, что он жив, что вот сейчас распахнется дверь и войдет он в окружении своей свиты, своих пахнущих деньгами, преступлениями