Замуж за миллионера. Каннский круговорот. Мария Гарзийо
простыню жарким летним дыханием, хлопая дверьми соседских квартир. Ещё не успев разлепить спаянных вчерашними слезаизливаниями век, я уже понимаю, что ничего хорошего этот наступивший раньше времени день мне не сулит. При попытке сползти с кровати голова сжимается, как скорлупка ореха в зубах щелкунчика, грозясь разлететься по комнате маленькими кусочками. Ротовая полость слиплась отвратительной склизкой несвежестью. И плюс к этим привычным радостям афтер-парти отдельный бонус – перекатывающаяся болевыми волнами спина. «А я говорила» ехидно ухмыляется брюнетка, рассматривая с презрением скрюченную каракатицу, которая ещё накануне была молодой женщиной. «Ты ей говорила – иди на встречу с подругами. И вот что из этого вышло!» резонно замечает блондинка и, заговорчески подмигивает мне «Лучше в зеркало не смотри!» Я и без неё знаю, что от встречи с собственным отражением лучше было бы сейчас воздержаться. Однако врождённый мазохизм заставляет все таки поднять взгляд на беспристрастную зеркальную поверхность. O, mon Dieu! Bordel de merde!4 К подобному удару я оказываюсь не готова. В мешках, подобных тем, которыми может похвастаться моё подглазье, небогатая семья из российской глубинки могла бы запасти не один килограмм картошки на зиму. А эта нежно зеленоватая кожа с розовыми вкраплениями сосудов и расширившимися от ужаса перед такой халатностью порами – чем не прекрасный образчик в рекламе – ДО применения чудодейственного крема. Ну-ка, а что это у нас здесь? Нет, не может быть! На левом веке обнаруживает неизвестная мне доселе длинная кривая морщина. Хилый черешок настроения при виде подобного ужаса с головой зарывается в землю. Я принимаюсь тщательно замазывать непрошенную гостью кремом Ла Прери с чёрной икрой. Она мигом сжирает икру, но уходить, похоже, не намеревается. «Надо завязывать с такими беспонтовыми пьянками. Я уже не говорю о бессонных ночах!» наблюдает за моими маяниями брюнетка. «Вообще давно пора найти нормального платёжеспособного мужика и остепениться, наконец. Ездить два раза в год на острова, раз в месяц по европейским столицам, заказывать одежду прямо с дефиле и открыть какой-нибудь благотворительный фонд по спасению галапагосских пингвинов». «Лучше бездомных собачек» возражает блондинка. «Собачки не круто. Они блохастые и воняют. Нужна какая-нибудь приятная экзотика. Вроде коал или морских котиков. Спросят на какой-нибудь презентации «а чем занимается ваша очаровательная супруга?» А она, так скромно склонив голову «Я спасаю камчатских бобров». Ледяной душ немного встряхивает оставшийся от меня пожилой каркас, сделав дальнейшее существование хоть и не приятным, но хотя бы возможным. «Камчатские бобры» бубню я себе под нос, вылезая из ванны, «Почему бы и нет». Холодильник нахально выпячивается навстречу мне и моему сморщенному желудку белой больничной пустотой. Из коробки Нескафе стыдливо выглядывает последняя красная лишённая спасительного кофеина капсула. Все ясно, придётся прихватить свой непрезентабельный анфас и тащиться в ближайшую булочную.
французское ругательство