Дом Кошкина. Маша Бланк. Сергей Курфюрстов
тонкими струйками просачивалась кровь.
Генка подскочил ко мне, рывком за шиворот помог мне быстро вскочить на ноги и коротко скомандовал:
– Бежим!
– Давай вниз к Каменке! Там через Малёванку уйдем! – крикнул я на бегу.
«Почему у них нет оружия? – вертелось в голове, – может, еще не выдали? А может им и не положено? Как же нам повезло, что у них нечем стрелять! Да какая разница! Главное сейчас добежать до спуска с Замковой горы, а оттуда вниз к речке. Дальше спуска они не пойдут».
Мы бежали, перепрыгивая через лежащие на земле деревянные столбы и обегая аккуратно свернутые бухты колючей проволоки. И столбы и проволока лежали равномерно вдоль всей улицы, и было очевидно, что их привезли сюда с какой-то определенной целью.
«Но какой? – думал я, перепрыгивая через очередной столб, – что немцы собираются здесь сделать? Для чего все эти столбы и проволока? Кого они собираются тут запереть? Ну, да ладно. Потом. Сейчас главное сбежать».
Наконец-то спуск. Просто сбежать с него было невозможно, настолько он был крут и извилист. Бывали смельчаки, но обычно это заканчивалось для них поломанными руками или ногами, а то и разбитой головой. Мы присели на краю обрыва, за спиной уперлись ладонями в землю, выставили ноги вперед, и быстро перебирая ими, помогая при этом себе руками, начали свой сорокаметровый спуск. Мелкие камешки больно врезались в ладони, поднятая шарканьем ног по высохшей земле пыль, заполняла глаза, нос и, вызывая нервное подергивание, скрипела на зубах. А пропитавшаяся молоком сорочка накрепко прилипла к груди. Главное, не сорваться и не покатиться кувырком вниз. Главное не сорваться… Ещё десять метров… Ещё пять… Наконец-то мы внизу. Я оглянулся и посмотрел вверх. Никто нас больше не преследовал. Сняв обувь и вскочив на камни, выложенные поперек реки, перепрыгивая с одного на другой, мы добрались до другого берега, и оттуда, не останавливаясь, босыми пятками по мягкой мокрой траве, добежали до моста на Подол. Только там можно было остановиться и перевести дух.
Скинув уже задубевшую от молока сорочку и простирнув ее в реке, я лег на мягкую, влажную от росы, траву, и уставился в утреннее, еще не жаркое небо. Генка, жуя соломинку, сидел рядом и о чем-то размышлял.
– А что у него с головой случилось? Откуда кровь? – повернув голову, спросил я у Генки.
– А ты что, ничего не видел? – удивился Генка.
– Нет. Я не мог открыть глаза. Их совсем залило молоком.
– Ну вот, – вздохнул Генка, – такую сцену пропустил! Видел бы ты его лицо, когда я ему по башке крынкой долбанул. Будто пончик с повидлом ему в одно место засунули.
– А, так это ты его…
– Ну да! А кто же еще? – Генка обиженно отвернулся и сплюнул на траву, – они тебя ногами топтали. Что мне оставалось делать? Убежать, что ли?
– Спасибо, Генка, – я сжал и слегка потряс