Мессалина (сборник). Рафаэлло Джованьоли
а потом он был посвящен твоему прославленному предку Августу.
– Так уже и прославленному, – раздраженно вновь перебил его Калигула. – Это ли настоящая слава? Это ли настоящее величие?
На сей раз децимвир замешкался с ответом, не зная, что сказать. Он так и замер с открытым ртом, в глазах его застыло затравленное выражение. В голове у него был невообразимый хаос, в котором невозможно было разобраться. С одной стороны, бедняге казалось, что Цезарь мог говорить так, желая испытать его на верность Августу, своему предку – тогда соглашаться было опасно, с другой стороны, противоречить агрессивному самолюбию императора было еще опаснее, и наконец, принцепс мог иметь в виду недостаточность прославления знаменитого Октавиана неблагодарными поццуольцами. В этом случае нельзя было бы ни соглашаться, ни противоречить, а нужно было как-то изворачиваться. Несчастный не находил выхода из создавшегося положения и, чувствуя, как затягивается пауза, приходил в еще большее отчаяние. Холодный пот выступил у него на спине.
– По-твоему, я не прав? – нахмурившись, спросил Калигула.
– Не прав? – совсем растерявшись, переспросил злосчастный децимвир. – Как я могу сомневаться, божественный Цезарь, как я смею?
Больше он не мог вымолвить ни слова.
– Да, Августа сейчас превозносят. Но в чем его заслуги? Уже забыты обманы, преследования, проскрипции и другие злодеяния, которые он совершил, чтобы получить верховную власть. Уже никто не вспоминает, как он был хитер, как водил за нос Ливию, этого Улисса в женском платье! Никто не упрекает его в старческом слабоволии, хотя в последние годы правления он позволил трусливой, коварной и алчной аристократии – этому вампиру, сосущему кровь бедных плебеев, заражающему все общество, – поднять голову настолько, что Тиберий, мой знаменитый, великий предшественник – вот кто был поистине велик! – вынужден был огнем и мечом исцелять государство. Нет, нет, дорогой децимвир! По-моему, Август пользуется незаслуженной славой. Он был всего лишь зазнавшимся шутом, которого окружали толпы глупцов и подхалимов.
В переполненном храме стояла гнетущая тишина. Помолчав, Калигула добавил:
– Мой вам совет, децимвиры: разбейте голову на этой статуе Августа и замените ее другой.
– Неужели они не догадываются, что им нужно сделать? – вдруг пробормотал либертин Калисто.
– Да, да, богоподобный Цезарь! Мы изваяем твою голову и поставим на это место! – подхватил децимвир с такой поспешностью, с какой утопающий хватается за соломинку.
– Благодарю тебя, мой верный Калисто. Спасибо, дорогой децимвир. Да… Я думаю, что мне не следует отказываться от божественных почестей. Если бы мои подданные вспомнили о том, как много я успел совершить всего за один год правления, если бы подумали о том, что я еще смогу сделать для Рима, для империи, для всего мира, то они еще месяц назад должны были построить для меня и алтари, и жертвенники! О неблагодарные, видно, ваши головы так же безмозглы, как кусок камня на этом истукане! Так пусть его судьба станет