Рандеву с «Варягом». Петербургский рубеж. Мир царя Михаила (сборник). Александр Михайловский
к языку европейцев. – И зачем только наши политики связались с этими наглыми бриттами! Ведь именно из-за них мы сейчас оказались в этой кэцу (заднице), загубив наш прекрасный флот?
Адмирал Катаока всегда считал, что политика – это самое грязное дело на свете, и недостойно самураю заниматься ею. В свое время ему предлагали должности резидент-генерала в Корее и генерал-губернатора Тайваня. Но Ситиро-сан отказался от этих заманчивых предложений, заявив, что он не политик, а моряк.
Но жизнь все же заставила его заняться политикой. И теперь, сидя на веранде, он думал о том, чем для его любимой страны может закончиться эта война. Ничего хорошего ему на ум не приходило.
«Нет, не там мы искали союзников, – подумал он, – почему было бы не поискать их в Германии? Ведь немецкие инструкторы сумели превратить наше войско во вполне современную армию, умеющую сражаться не катанами и нагинатами, а ружьями и пулеметами. И теперь японские сухопутные части были ничем не хуже, чем полки любой из европейских стран».
Катаока вспомнил о своей второй командировке в Берлин, где он почти пять лет пробыл в качестве военно-морского атташе. Там он встречался с канцлером Бисмарком, ныне покойным, и с адмиралом Тирпицем. Эти великие люди говорили ему о коварстве и подлости Британии и о том, что и у Германии и у Японии есть великий сосед, с которым лучше дружить, чем воевать. Особенно Катаоке запомнился Бисмарк, старый и мудрый политик, который не раз говорил, что России можно нанести поражение, даже несколько, но победить ее не удастся никому.
В Берлине он пробыл до 1894 года. Лишь после того, как началась победоносная война с Китаем, его отозвали на родину, где в качестве командира корвета «Конго», а потом крейсера «Нанива» он участвовал в захвате Тайваня и Пескадорских островов.
В 1899 году Катаока получил звание контр-адмирала, а еще через четыре года и вице-адмирала. Он сумел из старых, едва держащихся на плаву кораблей сколотить вполне боеспособную эскадру, большая часть которой теперь уже лежит на дне. А он, ее командир, жив и здоров. И не может даже совершить то, что подобает сделать в таких случаях самураю, – добровольно уйти из жизни. Ибо, кто тогда спасет остатки императорского флота от полного уничтожения – адмиралов, способных командовать отрядами кораблей, считай, что и не осталось.
Ситиро-сан знал, что русские уже начали оккупацию Кореи, проделывая почти то же, что собиралась сделать Япония. Русский десант молниеносно взял Чемульпо и Сеул. С севера, от Пхеньяна, туда движется отряд полковника Мищенко почти в две тысячи сабель. Под контролем японской армии остался только Фузан да еще некоторые пункты на побережье, на которые русские пока не обратили внимания. От Кореи до Цусимы – всего тридцать миль. Ничтожное расстояние. И еще он знал, что в самое ближайшее время русские могут преодолеть это расстояние и высадиться на Цусиме. Высадились же они в Чемульпо. И его долг, как самурая и командира, сопротивляться этим русским до последней возможности. Как князь