Путь святого. Джон Голсуорси
там быстрое течение.
Молодой человек, смотревший на нее с откровенным обожанием, сказал: «Хорошо!» – и вышел.
Ноэль проследила за ним глазами; Ева нарушила молчание:
– Если ты хочешь принять ванну перед чаем, Молли, ты лучше поспеши.
– Я сейчас. Хорошо было в Аббатстве, папа?
– Изумительно! Словно какая-то великолепная музыка.
– Папа всегда все переводит на музыку. Ты бы посмотрел Аббатство при лунном свете; это просто величественно. Ну ладно, Ева, я бегу! – Но она не встала с места, а когда Ева ушла, взяла отца под руку и шепотом спросила: – Как тебе нравится Сирил?
– Душенька, что я могу сказать? Как будто очень приятный молодой человек.
– Хорошо, папа, не надо… Здесь замечательно, правда?
Ноэль встала, чуть потянулась и пошла к двери – коротко подстриженные вьющиеся волосы придавали ей вид долговязого подростка.
Пирсон смотрел ей вслед и, когда она исчезла за занавесью, подумал: «Какое прелестное существо!» Он тоже поднялся, но не пошел за ней, а сел к роялю и начал играть Прелюдию и Фугу ми-минор Мендельсона. У него было прекрасное туше, и играл он с какой-то страстной мечтательностью. Только музыка и помогала ему: это был бе-зошибочный способ преодолеть растерянность, сожаление, тоску.
В Кембридже Пирсон собирался стать профессиональным музыкантом, но по семейной традиции он предназначался для священнического сана; подъем религиозных настроений в те дни захватил и увлек его.
У него были личные средства, и свою молодость перед женитьбой он провел довольно счастливо в одном из приходов лондонского Ист-Энда. Не только иметь возможность, но и быть призванным помогать бедным – это было увлекательно. Сам человек простой, он близко принимал к сердцу горести своих неимущих прихожан. Когда он женился на Агнессе Хэриот, ему дали самостоятельный приход, как раз на границе восточной и западной части Лондона; он так и остался в этом приходе после смерти жены. Горе чуть не убило его самого; но легче было жить и работать там, где все напоминало о той, которую он поклялся никогда не забывать и не связывать себя другими узами. Однако он чувствовал, что служение церкви далеко не так увлекает его, как при жизни жены или даже до женитьбы. Иногда он сомневался, помогли ли ему двадцать шесть лет пребывания в сане священника в точности понять то, во что он верует. Все было записано и установлено в тысячах его проповедей, но заново вникнуть в свою веру, углубиться в ее корни – значило бы подкапываться под фундамент еще крепкого дома. Некоторые люди стремятся в область непостижимого и полагают, что все догматы более или менее одинаковы; но Эдвард Пирсон решительно предпочитал догму англиканской церкви учению, скажем, Зороастра. Едва заметные перемены в жизни или новшества, вносимые наукой, не порождали в его душе мыслей о несовместимости их с религией и не вели к отказу от нее. Чувствительный, человеколюбивый и только в глубине души воинствующий, он инстинктивно избегал споров, если видел, что может причинить боль другим, а они ему. Впрочем, от него трудно было ожидать