Самоубийство сверхдержавы. Патрик Бьюкенен
увеличил налоги, затеял ряд общественно значимых проектов, предоставил бизнесу право на чрезвычайные кредиты и распорядился выделять средства штатам на программы по оказанию помощи. Гувер сделал то же, что и Обама восемь десятилетий спустя.
В ходе избирательной кампании 1932 года Рузвельт обвинил Гувера в одобрении «величайших расходов администрации в мирное время за всю историю страны». Соратник Рузвельта, Джек «Кактус» Гарнер, утверждал, что Гувер «ведет страну по пути социализма»{88}. Однако, когда сам Рузвельт занял президентское кресло, он, испугавшись падения цен, распорядился уничтожить урожай, забить свиней и создать бизнес-картели, чтобы сократить объемы производства и зафиксировать цены. Рузвельт принял последствия депрессии – снижающиеся цены – за ее симптом. На самом деле цены всего лишь возвращались к уровням, устанавливаемым свободным рынком. Падение цен было в реальности первым признаком начинающегося возрождения.
По поводу Депрессии Пол Кругман пишет: «Экономику и сам «Новый курс» спас крупный социальный проект, известный как Вторая мировая война, которая наконец-то обеспечила финансовые стимулы, соответствующие потребностям экономики»{89}.
Пусть Кругман и удостоился Нобелевской премии, указывает Вудс в «Распаде», но его анализ представляет собой «поразительное и обескураживающее непонимание истинных причин случившегося»{90}. Очевидно, что при 29 процентах рабочей силы, ушедших в вооруженные силы, при том, что освободившиеся рабочие места заняли пожилые, женщины и подростки, уровень безработицы снизился. Но как могла экономика расти, по уверениям экономистов, на 13 процентов в год, когда повсеместно действовало нормирование, отмечалось снижение качества продукции, люди не имели возможности покупать дома и автомобили, рабочие недели стали длиннее – и во всем ощущался дефицит? Как могла экономика процветать, если «сливки» рабочей силы находились в учебных лагерях для новобранцев, на военных базах и на борту кораблей, штурмовали побережья или летали над вражеской территорией?
Как ни странно, именно 1946-й – год, в который экономисты предсказывали наступление послевоенной депрессии, поскольку федеральные расходы упали на две трети, – оказался годом наибольшего бума в истории США. Почему? Реальная экономика производила то, что действительно было нужно людям: автомобили, телевизоры и дома. Компании реагировали на потребительские желания, а не на пожелания правительства, руководимого чиновниками на зарплате и мечтавшего о новых танках, пушках, кораблях, самолетах и новой войне.
Заочно поддерживая Вудса, Роберт Делл в 2011 году писал:
«С 1945 по 1947 год федеральные расходы сократились с 41,9 процента ВВП до 14,7 процента. Тем не менее, уровень безработицы в этот период оставался ниже 3,6 процента, а реальный ВВП вырос на 9,6 процента. Согласно [экономисту Дэвиду] Хендерсону, «послевоенный крах, которого ожидали многие кейнсианцы, так и не состоялся»»{91}.
О
Lawrence W. Reed, «The Greatest Spending Administration in All of History», Mackinac Center for Public Policy, Jan. 1, 1998, mackinac.org.
Paul Krugman, «Franklin Delano Obama», New York Times, Nov. 10, 2008.
Woods, Meltdown, 103.
Robert Dell, «What Fiscal Pain? Budget-Cutting Misery Is More Imagined Than Real», Washington Times, Apr. 29, 2011.