Круги ада. Нина Еперина
под то, что было снизу.
Мать долго расчёсывала её непослушные волосы, пытаясь соорудить из длинных, прямых и жёстких волос взрослую причёску с начёсом и какими-то буклями, утыканными шпильками и невидимками. В конце концов, она заплела ей одну косу и уложила на макушке «бабушкиным кукишем», украсив двумя маленькими, розовыми бантиками по сторонам. Всю картину завершили новые туфельки на небольшом каблуке, которые мать, как фокусник, извлекла из-под кровати, так же торжественно и гордо пододвинув ногой коробку по тканой дорожке. Настя открыла коробку и ахнула. Туфли были нежно голубые, точно под цвет платья.
Потом они ехали в трамвае, и все входящие рассматривали её с большим любопытством, особенно молодые парни. То же самое продолжалось и в метро, и в автобусе. И с каждым следующим взглядом она становилась всё выше и выше, как бы выпрямляясь и подрастая в своих собственных глазах.
Таким был её первый выход на люди при полном параде.
Круг второй
Квартира, в которую они вошли, оказалась очень большой и красивой. Красивым оказался и подъезд, украшенный стеклянной будкой, и сидящая в ней крашеная блондинка средних лет. Она строго выспросила, к кому они пришли, и пропустила в лифт. Лифт был необыкновенный. В нём были зеркала и скамейка для сидения. А коридор, большой и высокий, с массивными, солидными дверьми, пугал своими размерами. Одна из дверей впустила их в нутро чужой и загадочной квартиры.
В квартире их встретила женщина средних лет. Она внимательно посмотрела на мать, на Настю, а потом усадила в кресла, стоящие прямо в прихожей и велела ждать. Они ждали минут двадцать. Анастасия рассматривала убранство этого странного для неё и чуть освещённого помещения с высокими потолками, и оно ей очень нравилось, хотя и пугало полумраком и загадочностью.
Прямо перед ними всю высоту стены занимало огромное зеркало с подсвечниками по сторонам, изображающими молодых обнаженных девушек, держащих факелы и красивой широкой тумбочкой перед ними. На тумбочке лежали перчатки и ещё какие-то непонятные и плохо различимые из её кресла вещи. Около зеркала стояла высокая ваза, стояла прямо на полу, и в ней были не бумажные цветы, а, почему-то, зонтики и палки с красивыми кручеными ручками и блестящими шарами на концах. С двух сторон от зеркала стену занимали большие картины, все тёмные от старости, в толстых, золотых, все в лепке, рамах. На одних были изображены серьёзные, пожилые мужчины в старинных платьях из бархата, с женскими рюшами по воротникам. На вторых обнажённые по плечам женщины, загадочно смотрящие в разные стороны и ещё загадочнее улыбающиеся. На третьих столы с разложенной на них едой, зачем-то уложенной на атласные шторы, свисающие как бы из-за рам снаружи и закреплённые там непонятно за что. На четвёртых кучи деревьев около реки или на взгорье вдалеке с толстыми, ухоженными коровами.
Картины были такие же странные и загадочные, как и вся квартира. Ей казалось, что эти люди на полотнах хотят что-то