Москвичка в кавычках. Нина Еперина
нашла. Хоть на жизнь.
Док рекомендовал ждать Мадам. А что еще делать? Я звонила втихомолку Лене. Он обещал все бабки выдать через две недели. Сумма-то большая, и покупатель ее пока собирал. Я, конечно, поняла, что никакого покупателя нет, а деньги ищет сам Леня. Не каждый день ювелиру попадается настоящий товар, а не подделка.
Мы ждали еще… целый месяц. К тому времени вернулся Толик, у которого мы тоже забрали все деньги. Но и они быстро закончились. Мы еще три раза опустошали соседский кошелек. Скоро деньги кончились и там. Остальных соседей мы не знали. Брать деньги больше было неоткуда. И вот на последний пятак в метро мы снарядили в путь-дорогу Менделеева. Пусть у друзей хоть что-то займет.
– Без еды и денег обратно даже и не возвращайся! А то помрем голодной смертью.
На улице уже была зима. Заезжали мы по осени. И «пошел он, метелью гонимый» по голому, застывшему и замороженному полю, весь какой-то скукуеженый в тоненькой курточке и ужатый от ветра и снега. Вернулся через пару часов. С деньгами. И привел с собой друга с авоськой еды и водки.
Мы продержались еще одну неделю.
Хуже всех было Ленке. Ведь ей надо было не только нас кормить, но и своего двухлетнего сына. А он кричал: «Мать! Карми музыка! Музык есь хоцет». Я, конечно, была самая виноватая. Виновата, что негры мои. Виновата, что в их квартире сидели. Виновата, что с Ленкой на кухне не маялась в творческой тоске. Виновата, что денег не было…
Так продолжалось еще целый один месяц. Месяц общественных мучений.
Но вот однажды поздно вечером, по прошествии двух месяцев с длинным хвостом, когда мы в душе уже поставили на этом деле крест, выяснив, что от Мадам ничего не слышно, раздалось неуверенное царапанье в дверь. Услышала этот скреб Ленка и позвала знаками Бобсона. Мы все к двери на цыпочках подались. Решили, что нас вычислили «комиссионщики». Хотят получить свои бабки.
Мы решили отбиваться. Взяли, кто что мог. Я нашла на кухне тесак. У Менделеева был в руках собственный зимний сапог. А Бобсон где-то подцепил железный ломик. Смешнее всех вооружилась Ленка. При ее весе в тридцать килограммов и росте ниже цыплячьего, в руках у нее оказалась гантель, которую она тощенькой ручкой гордо и как-то криво держала над головой. При этом казалось, что ручка вот-вот переломится, гантель непременно упадет ей на голову и прибьет насмерть.
– Кто там? – тихо спрашивает Бобсон.
– Я… – говорит дверь неуверенным женским голосом.
Кто я? Может, соседка? Бобсон приоткрыл дверь до малюсенькой щелочки и просунул туда один глаз. И вдруг резко распахнул ее настежь. За дверью стояли Док и Мадам собственной персоной.
Вот тебе и немая сцена: впереди, с фомкой наперевес, стоит, широко расставив крепкие, накачанные ноги, Бобсон. Над ним нависает длинный и тощий Менделеев, с сапогом, занесенным над головой Бобсона, и готовый к броску. Правее и сзади я с тесаком, а левее сзади – цыпленок Елена с гантелью.
Я тут же совсем обессилила и чуть не упала в обморок! Этот несчастный тесак вывалился