Саркис и Лаппочка. Галина Лохова
был огромного роста, плотник с золотыми руками, он рано умер, и его я помню смутно. Когда ко мне в Минск приехала двоюродная сестра Тамара с мужем Володей, они удивились, что я сам построил дом на даче, имея из арсенала инструментов только топор и молоток. Володя воскликнул: «Весь в деда!», поехал в магазин и купил мне комплект строительного инструмента.
У деда с бабушкой были сын Коля и три дочки: старшая – Шура (она тоже растила меня, я называл ее мама Шура), средняя – Зинаида и младшая – Валентина, моя мама.
Дядя Коля был для меня авторитетом, майор-артиллерист, воевал на фронте, вернулся с войны невредимым. Он разрешал мне рассматривать свои многочисленные награды. В молодости дядя играл в футбол, но потом ушел из спорта из-за травмы. Он был мастером на все руки: сложил в доме печь из кирпича, которую бабушка топила каждое утро. Когда в комнате становилось тепло, так сладко было лежать под одеялом – не хотелось идти в школу.
Когда дядя Коля приходил с работы, они шушукались с бабушкой на кухне, и до моего слуха доносилось имя Сталина. Я в то время думал, что они говорили о Сталине, подарившем нам счастливое детство.
Ест в одиночку у всех на виду, значит, богатый
Весь дом на своих плечах тащила тетя Зина, работавшая в две смены на секретном заводе. В то время раздавали земельные участки, которые назывались «бахча». Нам тоже выделили такой участок. На нем старшая дочь бабушки, Шура, выращивала арбузы, картофель и кукурузу. Этим мы питались весь год.
Бабушка готовила один раз в день, мы ели, когда приходили из школы. Если удавалось перехватить из еды еще что-то, это считалось счастьем. Иногда бабушка давала пятак и посылала за калачом. Так назывался большой свежеиспеченный бублик из пшеницы. Отстояв час в очереди, я покупал этот долгожданный калач (давали один в одни руки), и мы его дома, растерзав, съедали.
Если посторонний человек ел у нас на виду, не понимая, что рядом дети, которым постоянно хочется кушать, мы ненавидели его: считали, что он богат и может себе позволить вот так сидеть и есть, не делясь ни с кем. С тех пор у меня появился комплекс: стесняюсь при людях есть. Кажется, что все на меня смотрят и ненавидят. Понимаю, что это глупость, но прошлое засело во мне так прочно, что ничего не могу поделать. Испытанные в детстве нищета, унижения и побои повлияли на мой характер и на мою жизнь.
С обувью и одеждой также были проблемы. Однажды пошел в школу в теткиных сапогах, а когда меня вызвали к доске, сказал, что не выучил урок: не хотел, чтобы надо мной смеялись. Потом возвращался домой по обочине, по глубокому снегу, специально проваливая сапоги в сугроб, чтобы их не было видно. Дядя Коля переделал свои солдатские сапоги на мой размер, а из его гимнастерки бабушка сшила рубаху. Когда мне, как ребенку из малоимущей семьи, выдали в школе пальто и обувь, я был счастлив, а бабушка – еще счастливее.
Я любил гонять с соседскими мальчишками лошадей в ночное: огромное поле, скошенная трава, кони – красивейшие животные, благородные и благодарные. Нравилось поливать сад, пусть