Ключи Царства. Арчибальд Кронин
тети Полли усугубилось.
– Подойди ко мне, мальчик. И перестань дрожать. Ты хочешь остаться здесь?
– Нет, не хочу.
Полли посмотрела на потолок:
– Тогда иди и уложи свои вещи.
– Мне нечего укладывать.
Полли медленно встала, натягивая перчатки:
– Тогда нас ничто не задерживает.
Миссис Гленни, побелев от ярости, шагнула вперед:
– Вы не смеете так поступать со мной! Я подам в суд!
– Валяйте, моя милая. – Полли многозначительно убрала письмо в муфту. – Может быть, тогда мы узнаем, сколько из тех денег, что получили за мебель бедной Элизабет, вы потратили на ее сына и сколько на вашего.
Снова наступило убийственное молчание. Жена булочника стояла бледная, злобная, потерпевшая поражение, прижимая руку к груди.
– Да пусть он уходит, мать, – прохныкал Мэлком, – хорошо, что избавимся от него.
Тетя Полли, покачивая зонтиком, осмотрела его с головы до пят.
– Молодой человек, вы дурак! А вы, моя милая, – сказала она, поглядев поверх головы булочницы, – ничуть не умнее.
Взяв Фрэнсиса за плечо, она с триумфом вывела его, без шапки, из магазина.
Так они проследовали до станции. Ее рука, затянутая в перчатку, так крепко вцепилась в его рукав, будто он был каким-то редкостным созданием, которое она поймала и которое могло в любой момент ускользнуть от нее. Около станции она, не произнеся ни слова, купила ему пакет сухого печенья с тмином, капли от кашля и совершенно новую шляпу-котелок. В поезде тетя Полли сидела напротив него – безмятежная, неповторимая, выпрямившаяся – и смотрела, как он мочил печенье слезами благодарности, почти скрытый своей шляпой, которая сползала ему на самые уши. Полузакрыв глаза, она заметила:
– Я всегда знала, что эта тварь не леди. Это у нее на роже написано. Ты совершил ужасную ошибку, дорогой мой Фрэнсис, позволив ей так подчинить себя. Теперь первым делом тебя нужно подстричь!
3
Чудесно было в эти морозные утра лежать в теплой постели в ожидании, пока тетя Полли не принесет завтрак – большую тарелку еще шипящей яичницы, бекон, горячий черный чай и груду тостов с пылу с жару – все это на овальном металлическом подносе с вычеканенной надписью: «Старый эль Олгуда». Иногда он просыпался рано, весь во власти охватившего его страха, потом приходило блаженное сознание, что ему теперь нечего бояться гудка. Всхлипнув от облегчения, он еще глубже зарывался в толстое желтое шерстяное одеяло в своей уютной спаленке и рассматривал обои с душистым горошком, крашеные полки, вышитый шерстью коврик, маленький фарфоровый сосуд со святой водой и заткнутой возле него веточкой пасхальной вербы около двери, литографии на стенах (на одной – лошадь с пивоваренного завода в Олгуде, на другой – папа Григорий). Боль в боку у Фрэнсиса прошла, кашлял он редко, и щеки его начали округляться. Досуг был непривычен ему, как и ласка, и, хоть его тревожила неопределенность его будущего, он принимал его с благодарностью.
Было прекрасное утро последнего октябрьского дня. Тетя