Ключи Царства. Арчибальд Кронин
слезы, зажимая рот рукой, и, вдруг разрыдавшись, бросилась к нему на грудь. – О Фрэнсис, Фрэнсис, милый, прости меня! Ты же знаешь, что я всегда любила тебя. Убей меня, если хочешь… Мне все равно.
Успокаивая ее, неловко гладя по голове, он сам дрожал так же сильно, как она. Мало-помалу сотрясавшие ее рыдания стихли. Нора лежала в его объятиях, обессиленная и покорная, как раненая птица, спрятав лицо в его куртку. Затем она медленно выпрямилась, не глядя на него, достала носовой платок, вытерла измученное, заплаканное лицо, поправила шляпу и проговорила усталым ровным голосом:
– Нам, пожалуй, пора идти.
– Нора, взгляни на меня.
Но девушка, по-прежнему избегая его молящего взгляда, только сказала тем же странным монотонным голосом:
– Ну говори… что ты еще хочешь сказать.
Фрэнсис заговорил с юношеской горячностью:
– Ладно, Нора, я скажу. Я не намерен мириться с этим! Я отлично понимаю, что тут что-то не так! Но я докопаюсь, я узнаю, в чем дело. Ты не выйдешь за этого дурака Гилфойла. Я люблю тебя, Нора! Я постою за тебя!
Она помолчала, жалея его, потом с бесцветной улыбкой сказала:
– Я чувствую себя так, будто живу на свете по крайней мере миллион лет.
Встав, Нора наклонилась и, как когда-то, поцеловала его в щеку. Они в молчании стали спускаться с холма, и дрозд уже не пел на своем высоком дереве.
Вечером, твердо решившись добиться своего, Фрэнсис отправился в сторону доков, где жили Мэгуны. Он нашел изгнанника Скэнти одного – Мэгги еще не вернулась со своей поденщины. Скэнти сидел у слабо тлеющего огня в единственной тесной комнате их «квартиры». При свете сальной свечи он с мрачным видом мастерил челнок для ткацкого станка. В мутных глазах изгнанника, несомненно, блеснуло удовольствие, когда он узнал своего гостя. Блеск этот стал еще ярче при виде полпинты[21] виски, извлеченной Фрэнсисом (он стащил ее в баре). Скэнти живо достал щербатую фаянсовую чашку и торжественно выпил за своего благодетеля.
– Вот это вещь! – пробормотал он, утираясь рваным рукавом. – С тех пор как этот скряга Гилфойл заграбастал бар, черта лысого получишь там глоточек!
Фрэнсис уселся на деревянный стул без спинки. Под глазами у него залегли глубокие тени. Он заговорил с хмурой настойчивостью:
– Скэнти! Что произошло в «Юнионе»? Что случилось с Норой, с Полли, с Нэдом? Вот уже три дня, как я вернулся и все еще ничего не понимаю. Ты должен сказать мне.
Лицо Скэнти выразило тревогу. Он переводил взгляд с Фрэнсиса на бутылку, с бутылки на Фрэнсиса.
– Ха! Откуда же мне знать?
– Ты знаешь, я вижу по твоему лицу.
– Разве Нэд ничего тебе не сказал?
– Нэд! Он как глухонемой все эти дни.
– Бедный старый Нэд! – Скэнти тяжело вздохнул, перекрестился и налил себе еще виски. – Господи, помилуй нас, грешных! Кто бы мог подумать! Вот уж правда, что никто не может за себя поручиться! – И он хрипло, с неожиданной силой воскликнул: – Нет, Фрэнсис! Ничего я тебе не скажу, стыдно просто и вспоминать, да и что