Идальго Иосиф. Виктор Зонис
с воспаленными волдырями облезшей краски буреломов, бывших некогда трибунами для свидетелей чужой славы, большими и малыми кучами были свалены отбросы и хлам. Над пустырем стояло плотное, годами устоявшееся зловоние. Это была свалка, которой уже много лет пользовались местные жители.
Вдруг рабби часто задышал, зашамкал беззубым ртом и как подкошенный рухнул прямо в грязь, на колени. Он задрал голову и воздел руки к небу; жалкая, седая борода, как указующий перст, нацелилась в еле заметный, образовавшийся между тучами просвет, ведущий куда-то туда, к богу.
– Барух Адонай! Надежда наша и опора! За что испытываешь так детей твоих, Господи? Где взять нам силы, чтобы испить и эту чашу? – Рабби кощунствовал, выплевывая из горла свое сердце. По-стариковски скудные слезы текли из глаз, заполняя, как желобки, морщины на его изрезанном жизнью лице.
– Рабби, перестаньте. – Иосиф с силой оторвал внезапно отяжелевшего старика от земли. – Успокойтесь, Гершель! Поверьте мне, мы сделаем из этой земли сад. Так было всегда и так будет, рабби! Я обещаю вам это, – Иосиф утешал старика, как ребенка, пытаясь очистить его плащ от прилипшей грязи. – Здесь не так уж и плохо. Стоит очистить эту землю от мусора, и все будет выглядеть значительно лучше. Посмотрите – это поле ровное, как пасхальное блюдо. Нам не надо будет сносить холмы, и вывозить землю. Мы за пару недель очистим эти «Авгиевы конюшни»[5] и начнем строить! Увидите, Гершель, через два-три года здесь будет маленький рай!
Раввин благодарно посмотрел на Иосифа: – Я верю тебе. Да, да, конечно, прости мне эту слабость. Ты ведь знаешь, мне лично ничего не нужно: я стар, и жить мне осталось немного. Но здесь, – Гершель постучал скрюченным подагрой пальцем по груди, – здесь много боли и слез за народ наш. Ты самый сильный и умный среди нас, – раввин неожиданно проворно схватил Иосифа за грудки. – Пообещай, поклянись здесь, перед богом, что поможешь своим братьям выжить!
Иосиф оторвал побелевшие пальцы старика от своего плаща и очень серьезно, глядя ему в глаза, произнес:
– Я клянусь тебе, рабби, что разделю судьбу своего народа, какой бы горькой она не была. А сейчас едем обратно: надо собрать мужчин, организовать телеги и инструмент. Мы уже прямо сегодня и начнем. Дни становятся короче, надо торопиться.
Работы на пустыре шли полным ходом. В большой степени этому способствовала неожиданно теплая погода: был конец сентября, но солнце, словно очнувшись от долгой простуды, светило вовсю, согревая землю и души людей.
После долгих и шумных дебатов наконец было принято единственно, пожалуй, правильное решение: женщины, старики и дети остаются в лагере – вплоть до наступления холодов, а все трудоспособные мужчины, включая подростков, мобилизуются на стройку. Работами руководили братья Менаши – единственные во всей общине строители. Сначала было решено вывезти весь мусор: передробить и сжечь его, а затем, с помощью костров, попытаться, насколько это возможно, просушить грязь.
В течение недели был готов общий план поселения,
Авгиевы конюшни – огромные и сильно загрязненные конюшни царя Элиды Авгия, очищенные Гераклом (греч. мифология); (