Государство чувств. Ориентирование во внутреннем мире. Виктор Кротов
к осознанному поведению. Но далеко не всегда наше поведение идет этим путём.
Я могу действовать неосознанно – просто потому, что я вот такой (впрочем, даже это объяснение приходит уже после поступка). Такое поведение вполне механистично: оно определяется нашими психическими шестерёнками и не заслуживает, наверное, особых восторгов. Кому как повезёт с этими шестерёнками…
Я могу действовать сознательно, но не выходить при этом из круга своих эгоистических желаний. Тут чувство долга тоже не при чём. Можно, впрочем, с юморком сказать: «я должен доставить себе это удовольствие». Юмор и есть юмор.
Здесь мы подошли к главному. Чувство долга освобождает нас от эгоцентризма, выводит из зацикленности на себе, из индивидуалистической механичности. Оно позволяет нам перейти от поведения, направленного на «самообслуживание», к поведению, имеющему для нас особый, расширительный смысл.
Но есть ещё один вид поведения – когда я действую по внешнему принуждению, подневольно. Не смыкается ли с ним поведение, диктуемое чувством долга? Не создаёт ли чувство долга внутреннюю подневольность?
Иногда создаёт. Это конфликт между «хочу, потому что хочу» и «должен, потому что должен». Его иногда называют борьбой между чувством и долгом.
Такое расхождение между переживанием и пониманием возникает нередко и опасно лишь тогда, когда затягивается надолго. Оно говорит о том, что в чём-то предстоит ещё разобраться – самому или с чьей-то помощью – ради внутренней свободы. Чтобы избавиться от ложного представления о долге или обрести подлинное: хочу, потому что должен.
Сон о рыцарском поединке
На мне были тяжёлые жаркие доспехи. Их блеск – с малиновым оттенком – слепил глаза мне самому. Одна железная перчатка сжимала копьё, другая лежала на рукояти меча. Конь, тоже покрытый железными пластинами, шагал ровно и уверенно, как робот.
Навстречу мне ехал рыцарь – тоже в латах, слитый воедино с конём. Вишнёвый отблеск доспехов означал одно: это враг. Наши кони убыстрили шаг. Копья опустились наперевес.
Мы столкнулись, копья лязгнули о металл, кони поднялись на дыбы, отпрянули – и вновь ринулись друг на друга. Сверкнули мечи. Клубилась пыль. Отважное железо упоённо звенело.
Мне было страшно: страшно скучно… Я вытащил руку из железного рукава, но он продолжал сам орудовать мечом. Нащупав сзади, за спиной, паз в доспехах, я раздвинул их, как дверцу, и выбрался наружу. Конь стряхнул меня со своего крупа, словно лишнюю тяжесть.
Поединок продолжался. Я отбежал в сторону, к узкому ручью, поросшему кустами цветущего шиповника, и увидел там своего соперника, выбравшегося на свободу ещё раньше меня. Он был светловолос, в белой рубашке с расстёгнутым воротничком и синих спортивных брюках. Мы улыбнулись друг другу – и оба обернулись на приближающийся грохот.
Брошенные нами рыцарские фигуры мчались на нас!