Блюз на земляничной поляне. Людмила Толмачева
веки, она внимала этой песне, забыв о голоде и жажде…
Но что это? Откуда в лесном шелесте, пронизанном птичьим свистом, чье-то пение? Да-да, мужское пение, причем с нездешними интонациями!
Неужели обезвоживание уже сказывается на ее мозговой деятельности? Она бредит?
Тряхнув головой, Марфа вышла из оцепенения, встала с пенька, надела на плечо ставшую обузой сумку и отправилась в путь. Как говорится, куда глаза глядят.
Пробравшись сквозь густой подлесок, состоящий из юных березок и низкорослого пушистого ельника, она остановилась, пораженная открывшимся простором. Перед ней раскинулась утопающая в солнечном свете широкая поляна, пестрая от многочисленных цветов. Оказалось, что по ней нельзя и шага сделать, чтобы не наступить на кустик переспелой земляники. Такого обилия диких ягод ей еще ни разу не доводилось видеть. Ползая на коленях, она собирала их в горсть и тут же съедала, не чувствуя насыщения, желая лишь одного, чтобы земляника никогда не кончалась. Липкий ароматный сок выкрасил лицо и ладони в алый цвет; колени зудели, исколотые стеблями трав, но она не обращала на это внимания, продолжая с жадностью медвежонка поедать лесное лакомство.
Однако усталость вынудила ее остановиться. Улегшись тут же, где только что сорвала последние ягоды, она посмотрела на небо.
Закатное солнце окрасило небо в нежные золотисто-розовые тона.
Лишь на востоке оно оставалось ярко-голубым, с плывущими там-сям белыми парусами облачков.
Звонкое цыканье кузнечиков, птичье многоголосье, жужжание шмеля…
Ах, если бы она была не одна в этом царстве!
И словно откликом на эту мысль откуда-то издалека раздалось пение.
Вновь тот же голос и его нездешние интонации!
Что это? Галлюцинации? Мираж? У нее горячка?
Когда-то в детстве она объелась садовой земляникой, и у нее подскочила температура. Не повторилась ли эта история снова?
Нет, при чем тут земляника? Ведь этот голос она слышала раньше, еще до поляны, сидя на пеньке!
Марфа резко поднялась, подхватила ненавистную сумку и, словно под гипнозом, пошла на голос. А он вибрировал, то приближаясь, то отдаляясь, становясь едва уловимым, потом исчезал вовсе… В такие моменты Марфа не знала, куда идти, боялась сбиться с дороги, потерять этот необычный ориентир…
Все чувства, кроме слуха, она «отключила», чтобы ничто не мешало ей чутко воспринимать пение и идти к цели. Даже зрение наполовину убрала. Шла, опустив голову и смотря под ноги. Несколько раз она натыкалась на деревья, но упрямо не поднимала взгляд.
Вечер сгустил краски, положил глубокие тени под кусты и деревья, обострил запахи и уронил на траву холодную росу. Но Марфе эти перемены ни о чем не говорили, она попросту не замечала их, целиком сосредоточившись на голосе.
Незаметно подкралась ночь. А Марфа все шла и шла, порой удивляясь, почему голос не приближается настолько, чтобы стать достаточно внятным. Когда же, наконец, она увидит источник