С любовью из «Зимовья». Людмила Толмачева
подсечку.
Лариса еще в пятом классе поняла, что Валера неравнодушен к ней. А в одиннадцатом он признался в любви. Правда, не в виде классической фразы из трех слов. Это походило скорее на игру, веселую, небрежную, но сквозь кажущуюся небрежность Лариса услышала трепет любящего сердца. Да и взгляд его лучащихся карих глаз говорил сам за себя.
На факультативе по математике у нее закончилась тетрадь. Оглянувшись на сидящего за ней Валерия, она весело спросила:
– Лишнего листочка не найдется?
– Для тебя даже тетрадь найдется, – тихо ответил он и достал из сумки новую тетрадку.
– У-у, какой запасливый! Может, у тебя и еда какая-нибудь завалялась? А то до дому не дотянуть.
– Яблоко сойдет?
– Еще как!
– Держи.
– Ну ты, Валерка, просто факир какой-то! Спасибо за щедрые дары.
– Пустяки! Мой факирский ящик всегда к твоим услугам…
Их диалог был прерван резким окриком математички, немолодой, измотанной жизнью женщины, тянувшей лямку в две с половиной ставки, а потому далекой от всяких там романтических отношений между учениками. Ничего не поделаешь, пришлось с головой уйти в основы математического анализа.
После занятий они вместе вышли на школьное крыльцо. Странно, но недавняя веселость куда-то испарилась. Он молчал, смущенно отводя глаза, а она, привыкшая к повышенному вниманию парней, в сущности равнодушная к его сердечным терзаниям, бросила на ходу: «Гудбай, Понедельников! Спасибо за яблоко!» и упорхнула, не оглядываясь и ни о чем не жалея.
Да и что ей этот Валерка, если вся душа изболелась по Антону Кронбергу, парню из параллельного класса. По нему сохли многие. Синеглазый красавец с аристократичной внешностью – тонким с горбинкой носом, чуть впалыми щеками, надменной посадкой головы – не отдавал долгого предпочтения ни одной сверстнице. Перебирал одну за другой, играя роль ветреного героя-любовника, пока все сколько-нибудь симпатичные девчонки не вошли в список его «побед». В неприступных держалась одна-единственная – Лариса Хомутова. Сгорая от любви, она делала вид, что Антон ей «до лампочки». На дискотеках проходила мимо него, нарочно отвернувшись, и ни разу не пригласила на «белый» танец. Да еще и издевалась, отказывая и смеясь прямо в лицо, когда он, прошагав через весь зал под ревнивыми взглядами девчонок, останавливался возле нее и бархатным баритоном звал на медленное танго.
Потом ей часто снились его растерянный взгляд и вспыхнувший румянец на впалых щеках. Она даже плакала во сне, от обиды и злости на себя.
Что руководило ею в то неповторимое время первой любви? Какая нечистая сила толкала наперекор сердцу? Почему она не пряталась с любимым мальчиком в укромных местах школьного здания, как это делали ее подруги, в пору тайных, сумасшедших, самых сладких, вытягивающих наружу все нутро, поцелуев?
Даже теперь, по прошествии многих лет, она не ответила бы на эти вопросы. А