Твой след ещё виден…. Юрий Марахтанов
из машины, нашёл какой-то булыжник и положил его под колесо. Закурил. Наташа смотрела на него из машины. Ветер не справлялся с его короткими, упрямыми волосами, лишь вздувал замшевую куртку, да бросал сигаретный дым ему в лицо. Кирилл снял тёмные очки, посмотрел через стекло на Наташу, попытался улыбнуться, но глаза так и остались слишком открытыми и грустными. Кирилл что-то сказал ей, но она не расслышала, а он повернулся и, ссутулившись от встречного верхового ветра, медленно направился вниз.
А она, как это часто происходило в её теперешней жизни, постепенно осталась одна…
Обычно он угадывал её далеко от остановки. Как не пыталась она менять время отъезда на работу, – это позволялось, – он чувствовал, что она поедет в это время.
Тогда, к марту подтаяло. На речке, мимо которой она ходила к остановке, обдуло лёд, он остекленел, напоминая теперь первый, осенний; на нём остались лишь натоптанные тропы. Кое-где от них отделялись в сторону одиночные следы и хорошо просматривались. Видимо, кто-то пытался уйти своей дорогой.
Вспомнился пустой салон автобуса. Она у окна. Где-то посредине пути Кирилл сказал:
– Как быстро мчит.
Она посмотрела на него и ничего не ответила. А за окном было ветрено, слёзно, совсем скоро пролетит день и наступит долгий, долгий вечер.
Они сидели на повёрнутом ко всему салону кресле, а она не любила быть на виду у всех.
– Пересядем? – спросил он её.
Обрадовалась: – Вы будете меня встречать теперь?
– Нет, – ответил он, – пусть это происходит случайно.
При расставании тихо спросила: – Вы не выходите?
Он ничего не ответил, да и потом ни разу не попытался последовать за ней, но она была благодарна ему за это.
Наташе вдруг стало страшно одной в застывшей на крутом склоне машине. Ей начало казаться, что вместе с ней сама мешает кому-то. Сейчас подъедет кто-то и столкнёт вниз.
«Может, так и надо? – пробежал по телу холодок. – Господи, что со мной… – тут же поправила себя – … с нами? За что?»
Она вышла из машины. На взгорье дышалось легко, будто стояла на церковной горе в родной деревне, где никогда не бывало страшно, одиноко, даже и без Кирилла.
Рядом, буквально под ногами, слева, в глубоком овраге уже зеленели деревья, на верхушках которых сороки вили гнёзда. Казалось она стоит на этих кронах, а над ней уже только небо. Да так оно и было.
Кирилл тем временем спустился почти к реке, но остался на полпути, на взгорье, между рекой и Наташей, фигурка которой – если обернуться – виднелась высоко, нереально парила.
Над водой тучи бережно вбирали в себя солнце. Оно качалось в них, не падая вниз, хотя близился скорый весенний вечер. Уже через некоторое время его неяркий круг стал клониться ниже и ниже, в туманную дымку горизонта. Освещённые солнцем закраины туч, отражаясь в безупречной глади, осветляли её, делали глубже. И вся эта опрокинутая картина обманчиво не двигалась, была нереальной в своей красивости и тишине…
Совершенно