Литературный роман. Максим Шишов
стилизаций»… Так-так, не то… вот: «Но стилизация эта чисто внешняя. Увлекшись описанием a la салон Анны Павловны Шерер, автор уж слишком выдает себя. Так бытописать современник Жуковского просто не мог. То, что автору кажется необычным и достойным упоминания, было самым обыкновенным атрибутом того времени. Понятно, что заставляет господина Пушкина вставлять в роман слова вроде: «брегет», «боливар» и «Страсбурга пирог нетленный», – для его уха они звучат непривычно. Сомнительно, однако, чтобы человек начала девятнадцатого века рассуждал так же. Автор напоминает гида, которому не терпится ознакомить путешественника со всеми достопримечательностями любимой эпохи. Он не упускает даже таких подробностей, как вощаной столик:
«Несут на блюдечках варенья,
На столик ставят вощаной
Кувшин с брусничною водой и т. д.».
Он нахваливает Бордо и Аи с таким усердием, что глаза невольно отыскивают примечание – на правах рекламы». – Так, так и вот еще: – «Размах авторского присутствия также настораживает. Слишком уж по-свойски относится автор к читателю, в этом панибратстве есть что-то от Зощенко. В начале девятнадцатого века это было невозможно».
Корниловский, усмехаясь, выплыл из газеты:
– С этим-то не поспоришь. Ничего подобно в то время просто не было, чтобы и про ножки, и про ручки, и со всеми на короткой ноге. Слишком уж лихо вышло.
Внезапно появившийся Ингиров услышал его слова.
– И что не по душе уважаемой публике?
– Да вот, – Корниловский немного смутился, – статью Пиоровской обсуждаем. Ты же читал? Твой роман производит слишком современное и даже нахальное впечатление.
Ингиров лениво отмахнулся и вытер платком лоб:
– Критики, критики… Все бы им критиковать. Почитали бы лучше стихи, что ходили в списках. «Опасного соседа» почитали. Мой роман – безобиднейшая, в сущности, вещь.
– И все-таки, – Корниловский начал ковыряться в рыбе, – разве по существу она не права?
– Хм, а почему же ты еще недавно пытался приписать авторство Жуковскому и излишняя резвость тебя нисколько не настораживала?
– Потому что не догадался приписать его тебе, – сухо ответил занятый выуживанием костей Корниловский.
Ингиров иронично наклонил голову.
– Но теперь многое по-другому воспринимается. Примечания к «Онегину», например, тебя выдают, – не поднимая от тарелки головы, продолжал Корниловский. – Очень по-набоковски вышло. Грубоватый прием, по-моему.
– А, по-моему, хороший роман, – сказал простой Агамалеев.
– Тут ведь не в этом дело, – вплелся Коровкин. – Максим не говорит, что роман плохой, он говорит, что не похоже, будто роман написан тогда… – Он протяжно повел рукой.
Корниловский буркнул что-то неопределенное, что Коровкин воспринял как поощрение:
– Если Саша хотел, чтобы было похоже на девятнадцатый век, – затянул он снова,