В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых. Неизвестный автор
и супруге своей, восторженной и важной, представлялся навязчивым ребенком. Екатерина приказала Лагарпу занимать молодых супругов поучительным чтением. Вместо того чтобы слушать читаемое, Александр, от природы ленивый, дремал либо заводил разные шалости с молодыми людьми, которых неосмотрительно поместили к его двору. Но в случаях, выходивших из обычной колеи, проявлялись нередко горячность и красота его души. Раздел и падение Польши до того огорчили его, что он не в силах был скрывать своего отвращения и негодования. Эти ощущения укоренились в нем и существенно обозначились в его царствование. Намерение Екатерины касательно престолонаследия стало ему известно. Он отнесся к нему с таким же негодованием, и я знала человека, который слышал от него следующие достопамятные слова: «Если верно, что хотят посягнуть на права отца моего, то я сумею уклониться от такой несправедливости. Мы с женой спасемся в Америку, будем там свободны и счастливы, и про нас больше не услышат». Трогательное излияние молодой и чистой души, от которой Россия могла ожидать себе всяческого блага!
Екатерина скончалась, не имея возможности исполнить свое намерение. Павел I вступил на престол, на котором не мог долго оставаться. Лишь умственным расстройством можно извинить царствование этого злополучного государя. Оно ознаменовалось для Александра многими горестными испытаниями. Его матери, столь почтенной, столь уважаемой во всей России, дважды грозило заточение в крепости, единственно из–за прихоти ее жестокого супруга. Дважды эта безобразная мера была отстранена вмешательством Александра. Павел I, управлявший своей семьей столь же насильственно, как и своею империей, едва не погубил великую княгиню Елисавету Ее спас тот же Александр, и благородное его сопротивление удивило Павла I, который заключил, что, сделавшись императором, сын его будет вполне управляем своею супругою. Он даже говорил об этом предположении своем (столь мало впоследствии оправдавшемся) многим придворным лицам, которых уже не удивляла эта новая его выходка. Но эти домашние подробности были лишь мимолетными бурями в сравнении с бедствиями, которые тяготели над всем народом; и потом, когда событие, само по себе ужасное, совершилось, крик радости раздался с одного края России до другого. Было бы ошибочно обвинять в этом случае русских в жестком чувстве: противоестественный порядок вещей всегда влечет к подобным следствиям. Но если страшное событие это спасло империю, то оно делалось для того, кто должен был возложить на себя тяготу венца, неиссякаемого источника скорби и сожалений. Всего 23 лет от роду, без опытности, без руководства, Александр очутился в среде губителей отца своего, которые рассчитывали управлять им. Он сумел удалить их и мало–помалу укрепить колебавшуюся власть свою, обнаружив при том благоразумие, какого трудно было ожидать от его возраста. Успех этого отнюдь не утешил его в кончине отца. Он должен был скрывать свои чувства ото всех, его окружавших. Нередко запирался