Это мое дело. Сергей Павловский
я по рекламному проспекту – ядохимикат «Каратэ», которым Емельянов старательно залил вчера поле, ночью смыло дождем. Проклятый «колорадо» ожил и снова полез в контрнаступление по всему фронту. Оставалось последнее, старое надежное средство: тщательно прочесать картофельное поле и утопить оголтелого агрессора в банке с бензином.
Емельянов вздохнул и заботливо склонился над очередным кустом, стараясь подставлять под неласковые полуденные лучи июльского солнца правый бок, вернее, то место, где поясницу пропахал наискосок звездчатый, багровый шрам.
До обеда предстояло пройти еще две грядки, зато потом…
Емельянов даже зажмурился от удовольствия, представив аппетитный чесночный запах долгожданного заказного борща с галушками. Нет, не с теми галушками, что плавают в борще, а с другими – с теми, что режутся в глубокой тарелке на мелкие кусочки, вперемешку с лохмами куриного мяса, да с потрохами, заливаются сметаной, острейшим чесночным соусом, да круто посоливши, да под стограммульку очищенного, собственного производства, да…
Окончательно впавший в кулинарную прострацию Емельянов вздрогнул и не без сожаления вернулся из заоблачных кухонных далей на постылое картофельное поле.
В чувство его привел странный звук, напоминающий одновременно и кошачье мурлыканье, и рычание собаки, и сухой кашель астматика. Звук доносился из-за сиреневого куста на краю посадки, окаймляющей поле. Любой житель африканской саванны, заслышав его, сразу дал бы деру с максимально возможной быстротой: встреча с рассерженной самкой леопарда – незабываемое впечатление для счастливчиков, сохранивших после подобной встречи способность делиться впечатлениями.
Но здесь, в мирной южнорусской степи, леопарды в последние пару тысяч лет не водились, зоопарка, из которого подобный хищник мог «слинять», тоже поблизости не наблюдалось, а значит, звуки эти издавал человек, а точней…
– Тю! – обрадовано гаркнул Емельянов. – А ну вылазь, чертушка!
«Чертушкой» оказался благообразный, зеркально выбритый мужичок лет сорока, в белоснежной рубахе и при галстуке.
Если бы какой-то провидец-художник, годочков эдак десять назад написал портрет нынешнего сорокалетнего Юрки Разумихина в полный рост, то Юрка, наверняка, набил бы портретисту морду за такое предвидение. Но факт оставался непреложным: и круглое аккуратное брюшко, и лысинка на макушке, и складка на шее – все это уже стало неотъемлемой частью нынешнего Разумихина, закадычного Емельяновского дружка и соратника. Разве что характерец Юрка сохранил почти в нетронутом годами виде.
– Здорово! – с ходу жизнерадостно предложил Емельянов, тиская уже почти холеную Юркину руку мозолистой куркульской дланью. – Пошли! Светка такого борщу наварила, да откупорю по такому случаю бутылочку «казёнки»…
Юркин приезд давал официальный повод добраться до вожделенного борща раньше срока, не опасаясь, что совестливый внутренний голос вякнет что-либо насчет незаконченных двух рядков. Это воодушевило.
– Не-не-не! – испуганно залебезил Разумихин. – Это в другой раз, в другой раз. Мне через полтора часа надо быть на заседании малого совнаркома…
Оптимизм на лице Емельянова сменился вначале досадой, а затем недоумением.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что приперся по делу? – подозрительно осведомился он.
– Именно по делу, и по серьезному.
– Ха, – осклабился Емельянов. – Какие же это серьезные дела могут быть между крутым политиканом и скромным пенсионером-аграрием?
– Да есть одно, – замялся Разумихин.
– Ну так пошли в хату.
– Не, лучше в твою лесную резиденцию, – там сподручней.
– Давай, – пожал плечами Емельянов.
«Лесная резиденция» представляла собой два обтесанных под скамьи бревна, между которыми торчал грандиозный пень-стол, любовно отполированный умелыми Емельяновскими руками. Чуть в стороне спрятался в кустах орешника мангал и покачивался между молодыми топольками уютный гамачок.
Емельянов заботливо укутал поясницу теплой фланелевой рубахой, чтобы сквозняком не прохватило единственную почку, и вольготно развалился на бревне, оставив, однако, Разумихину место рядышком.
Тот покосился на предложенное сидение, достал из сумочки газету и, заботливо подстелив ее, опасливо примостился на краешке бревна.
– Закурим? – предложил Емельянов.
– Ба! Ты ж бросил! – хохотнул Разумихин.
– Бросил, бросил… – пробурчал Емельянов. – Бросаю пока, на пару со Светкой, по системе штрафов. Так и пасем друг дружку. В кассе уже тысяч десять скопилось, но толку, честно скажу, маловато. О! Фирменные «Мальборо»! Взятки берешь, прохиндей?
– Не… Гуманитарная помощь от коллег из Вашингтона, – отшутился Разумихин. – Они там все курить побросали, сволочи, ну и шлют нам, чтобы добро не пропадало, – травитесь, мол, на здоровье.
Емельянов затянулся, прикрыв глаза, но, выпустив пахучую струйку дыма, не удержался от критики:
– А! Все