Фаворит приходит первым. Сергей Павловский
эта чисто женская гладкость и белизна, Довбуш мог только гадать. На ощупь, правда, не пробовал, и не тянуло пробовать. Сознание, что под ажурным бельем и короткой юбочкой скрывается банальный мужской член, портило все очарование.
В отдельных кабинках клуба – интим и нега. И любви все возрасты покорны. В одной из кабинок Довбуш подметил одинокого джентльмена средних лет. Именно джентльмена, поскольку уроженца туманного Альбиона так же трудно спутать с неистовым янки или хладнокровым варягом, как японское саке с русской водкой. Под нужные параметры англичанин подпадал почти идеально. Типичный «пассив». Зад несколько тяжеловат, но лицо сухощавое. Нос с легкой горбинкой, как и у Довбуша. Лоб, в отличии от довбушевского, узковат, но это легко корректируется париком. И собственную челюсть Довбуш мог подогнать под требуемый ирландский образец вставным протезом. Цвет волос и глаз, вообще, ерунда.
«Будем брать», – сразу решил Фаворит.
– Простите, у Вас не занято?
Конечно, у англичанина «не занято». Все же мужчина бальзаковского возраста и несколько староват для моложавых местных геев. А, может, привередничал островитянин. Ведь в конечном итоге все решает не солидный возраст, а солидный бумажник. Но Довбуш джентльмену понравился. Ярко выраженное мужское начало, как ни крути, действует неотразимо и на женщин и на гомиков. И это был первый вывод Фаворита, ступившего на незнакомую стезю. Придя к такому заключению, Довбуш сделал следующий психологический шаг: «Нужно рассматривать его, как обыкновенную бабу, эдакую честную давалку. Бр…»
И точно: дело наладилось и тема для разговора появилась. Бабы, ведь, слушают только то, что касается их внешности, модных шмоток и светских сплетней. Но, всякий раз, когда Довбуш отпускал очередной комплимент, старое пуританское сердце его вздрагивало и неприятная кислинка челюсти сводила.
Его друг женским своим сердцем чувствовал некоторую напряженность. Только никак не мог понять, что именно гнетет его нового, такого сексапильного и обаятельного французского друга. И он постарался развеять дымок отчуждения. Ружье, подразумеваемое на стене, выстрелило и на сцене появился увесистый бумажник.
«Может, поужинаем в более уютном месте? Я приглашаю», – англичанин подарил Довбушу очаровательную, несколько заискивающую улыбку.
«А, черт, – про себя ругнулся Довбуш, – Десять лет назад денежные пидарчуки из хороших семей харчевались, кажется, в «Версале» на улице Монтельяров. Точно, в «Версале». Вряд ли там что-то изменилось. Да и чего я психую? Я ведь такой же паломник, из Марселя. Парижа могу и не знать».
– Что ж… Когда-то я знал отличное местечко на улице Монтельяров.
– Вот и замечательно. Едем?
– Едем… дорогой.
Хорошо, что англичанин неважно говорил на французском и зубовный скрежет в слове «дорогой» принял за типичный марсельский прононс.
С рестораном Сергей угадал. «Версаль не изменил своей нетрадиционной