Корабельщик. Олег Никитин
я подарок хочу сделать? Тебе-то что за дело? Я бы не спрашивал, просто давно нигде не был толком. Может, их все позакрывали…
– На Дворцовой есть, но там дорого. Потом на Проезжей, рядом с заставой, и еще один далеко, за верфью. Даже не помню, как там улица-то называется. Один только раз и была, еще до войны.
Тут со стороны арки послышались возбужденный гам и топот – как будто множество ног разом кинулось на Моховую. Еванфия ахнула, прижав ладошки к щекам, и хотела схватить ведро, чтобы тоже бежать, но Максим подтолкнул ее, коснувшись талии:
– Давай уж так, я присмотрю.
Еванфия вдруг мимолетно, как бы случайно коснулась губами его щеки и бросилась вслед за всеми, ловко лавируя между мамашами, которые подхватили орущих детишек и образовали настоящую давку, торопясь вырваться за пределы двора. На ходу они извлекали мятые метрики, высоко поднимая их над головами.
– Спокойствие! – гулко закричали с улицы. Загрохотали массивные деревянные колеса, обитые хилой каучуковой полосой, протарахтел чадный двигатель, и в проеме арки остановился зеленый тарантас с треснувшим снизу доверху кузовом, наполовину забитым торфом и дровами. В небо взлетели клубы черного дыма, мобиль чихнул и замолк, прощально дрогнув металлическими суставами.
Из кабины выпрыгнуло трое гвардейцев, они моментально оттеснили толпу прикладами винтовок, а самый нервный пальнул для острастки в воздух. Образовалось подобие очереди, в которой визжали и брыкались детишки. Каждый норовил первым всучить свою метрику толстому королевскому интенданту в зеленой кепке. Утвердившись у кузова, тот пером отмечал в свитке гражданина или гражданку, а затем выдавал три полена. Претензии к качеству не принимались, к тому же за пустые пререкания с королевскими служащими патрульные имеют право застрелить болтуна.
Когда Максим смог поучаствовать в дележе топлива, вокруг мобиля оставалось всего несколько самых маленьких ребят. Они толкались и никак не могли решить, кто будет первым. Максим протиснулся между ними и протянул интенданту две метрики – свою и Ефремову.
– А где сам хозяин бумаги? – строго спросил интендант. Ближайший гвардеец оскалился и нацелил “магазинку” в грудь Максиму – хоть какое-то развлечение, если прикажут освободить преступника.
– У него живот заболел…
Толстяк сделал в ведомости какие-то пометки и молча выдал двойную порцию торфа. Максим поспешил скрыться под аркой, провожаемый заинтересованными взглядами оставшихся у драндулета детей. Он свалил добычу в углу кухни и крикнул Дуклиде, которая все еще плескалась в лохани:
– А там топливо дают!
Но сестра, похоже, не расслышала его и продолжала что-то вполголоса напевать. Максим спрятал Ефремову метрику за шкафом, распоров пальцами густую вязь из паутины, и достал из кармана серьгу. При внимательном осмотре ему показалось, что камень, вправленный в нее, может оказаться очень ценным. Никаких царапин или выбоин на нем видно не было, ну да разве без увеличительного стекла разглядишь?