Тигрушка (сборник). Анатолий Гладилин
все живое и пару раз бросался на меня. Если бы не брюки, он бы располосовал мне ногу. Для страховки я сдерживал его палкой и читал стихи: «Послушай, в посаде, куда ни одна нога не ступала, одни душегубы, / твой вестник, осиновый лист, он безгубый…» Пастернак Котяру успокаивал: минут через десять он даже позволял себя погладить – то ли в благодарность за союзничество против черного, то ли за свое приобщение к высокой поэзии.
Да, еще одна важная подробность. В июле мы с Алкой уехали в Коктебель, по путевке, на двадцать четыре дня, в знаменитый писательский Дом творчества. Маша в огромной пустой даче боялась оставаться и вернулась в Москву. Кто же был на девятой с Котярой? Ира. Так состоялось их первое официальное знакомство. В тот год у меня с Ирой были сложные отношения, вернее, их не было. Поэтому, жила она на даче одна или с кем-то, мне неведомо. Ира свою личную жизнь не афишировала, а Котяра не ябедничал. Впрочем, они явно были довольны друг другом (Ира с Котярой). И в августе у него было всего две драки с черным пришельцем, из чего я заключил, что решающую битву, что-то вроде Курско-Орловской дуги, он выиграл в мое отсутствие.
Последнее лето перед нашей эмиграцией мы тоже провели в Абрамцево, и хочу лишь сказать, что Котяра попросту терроризировал хвостатых и пушистых всего поселка. Куда подевались Черный и Серый дымчатокосматый, не знаю. Помню, что, делая круги по академическим аллеям, каждый день в разных местах слышал Котярины вопли и, подойдя поближе, видел около большого дерева патрулирующего Котяру, а на верхних ветвях всегда жалобно мяукающего всегда разной раскраски бедолагу. «Котяра, ну как тебе не стыдно, имей совесть!» – читал я что-то вроде педагогических нравоучений.
Иногда в ответ ноль внимания, фунт презрения, иногда, недовольно фыркая, шел за мной. Возможно, он не хотел терять партнера по бойцовским тренировкам, которые мы с ним проводили дома в зимнее время. Я надевал толстый пиджак, зимнюю кожаную перчатку, обвязывал на всякий случай руку шарфом и приглашал на игру «Поцарапаемся-покусаемся». Естественно, я только водил ладонью в перчатке перед его носом, а уж Котяра царапался и кусался за нас двоих. И вообще он обнаглел. Алку, правда, не трогал, но, когда ему казалось, что пора его кормить, гонялся за Машей с грозным рыком и даже слабо прикусывал ноги. Если это было при мне, то я его наказывал: шлепал газетой, свернутой в трубочку. Он это молча терпел, но в следующей нашей игре «Поцарапаемся-покусаемся» неистовствовал, наглядно показывая, что бы он со мной сделал, если бы не считал меня за старшего брата.
А потом наступила эпопея с отъездом. Нам неожиданно быстро дали разрешение, но срок на сборы две недели. Я сбивался с ног из-за всех бюрократических формальностей и хлопот, а каждый вечер к нам приходили друзья, знакомые, близкие люди прощаться. Каждый вечер застолье. (То есть на каждый вечер надо было доставать провиант в условиях советского дефицита.) Мы брали с собой в эмиграцию только книги и постельное белье, которые, согласно правилам, надо было