Карающая длань. Олаф Бьорн Локнит
за двенадцать, и к тому времени вокруг спорщиков собрались почти все посетители трактира, когда позеленевший оборванец с безудержно косящими глазами попытался влить в себя остатки, но не смог, выронил кружку и тяжело рухнул на колени.
– Сейчас блевать будет… – предвкушающе прошипел кто-то в наступившей тишине.
Конану было глубоко наплевать на проигравшего. Он сгреб свой выигрыш и, пошатываясь, побрел к выходу, наступая на чьи-то ноги и отталкивая не успевших посторониться. Душа просила только одного – во двор, в кусты или все равно куда, но только поскорее, прежде чем он лопнет прямо здесь!
Киммериец успел сделать несколько нетвердых шагов, затем потолок и пол завертелись, меняясь местами, стены подернулись туманом и куда-то поплыли…
Затем все резко оборвалось и Конан увидел над собой ухмыляющуюся физиономию Эрхарда.
– Где я? – запинаясь, выговорил варвар, попытался встать, но тут же со стоном рухнул обратно. Голова раскалывалась и вообще было погано.
– В своей комнате, где же еще, – хмыкнул Эрхард. – Ты что, ничего не помнишь?
Киммериец насторожился. Всякий раз, когда он слышал подобные слова, выяснялось, что он натворил кучу всяческих безобразий и теперь по городу рыщет не один десяток донельзя разозленных человек, желающих заполучить его голову… или кошелек, что было ничуть не лучше.
– Помню, как на спор пиво пил, – напряженно соображая, ответил Конан. – Помню, что собирался на двор выйти и отлить… Потом ничего не помню! – он потряс головой и поморщился: – Дай пива, что ли, живодер…
Эрхард безмолвно протянул ему предусмотрительно принесенную с собой огромную кружку. В три глотка осушив ее, варвар почувствовал себя несколько лучше и осторожно поинтересовался:
– Так что же я наделал?
Эрхард весело рассмеялся и стрельнул глазами в сторону «Короны и посоха»:
– А может, не стоит?..
– Стоит, – твердо перебил его киммериец. Крыша трактира – это он видел – никуда не делась, а значит, самого худшего удалось избежать.
– Как хочешь… – и, продолжая хихикать, десятник начал свою повесть о предыдущем вечере. – Значит, когда я вошел, ты стоял посреди зала. И, ты уж извини, мочился купцу Стеварту в кувшин с пивом. Совершенно не обращая внимания на вопли несчастного торговца. Лицо у тебя при этом было ну совершенно как у деревенского дурачка. Посетители загибались от хохота, но это были еще цветочки… Закончив свои дела, ты берешь купца за горло и опрокидываешь содержимое кувшина ему в рот, приговаривая при этом нечто вроде – «Пей за папу, пей за маму, пей за младшую сестру!» Это что, традиционная киммерийская поговорка? – не получив ответа, Эрхард добавил: – Кое у кого в зале при этом началась настоящая истерика. Напоив купца, ты начал орать песни…
В продолжении рассказа Конан медленно начал понимать, что его нынешнее пребывание в Приграничье явно затмит предыдущее, а количество сложенных историй вырастет до небесных пределов. И что