Мастер собак. Олег Дивов
человеческой. В нормальной обстановке он попытался бы откусить Хунте руку. Но сейчас Кучум только вяло лизнул ее.
– Хороший, – прошептал Хунта, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Кучумчик хороший. Держись, лапушка, сейчас все будет в порядке. Склиф! Твою мать! Да иди же сюда, кому говорю!
Склифосовский, щелкнув пальцами, указал ассистенту на Фила и отвернулся. Подойдя к Хунте, он присел рядом и горячо прошептал ему на ухо:
– Что такое, старший? Ну чего ты гонишь? Он же захочет попрощаться!
– Он уже попрощался! – сказал Хунта громко и так посмотрел на врача, что тот невольно отшатнулся и щелкнул замком поясной аптечки.
– Как прикажешь, старший.
Кучум опять судорожно вздохнул.
– Сейчас будем спать, милый, – прошептал Хунта. – Спокойной ночи.
Склиф четким движением вонзил иглу в бедро пса, сжал пальцами шприц-тюбик и уставился на часы. На пятнадцатой секунде глаза собаки затуманились, веки начали медленно опускаться. Кучум что-то прошептал, совсем по-человечески, и застыл[1]. Хунта поднялся на ноги, сунул руку сзади под шлемофон и поскреб затылок.
– Так, – сказал он. – Сейчас я пришлю тебе людей, они заберут этого… – Он брезгливо ткнул пальцем в сторону Фила, над головой которого работал ассистент. – А ты, пожалуйста, останься здесь. Приедет Доктор, поможешь ему. Хорошо?
Склиф уселся на снег рядом с Кучумом и осторожно похлопал усыпленного пса по мохнатому плечу.
– Понял, – пробормотал он, не поднимая глаз.
– Сможешь законсервировать эту штуку? – Хунта покосился на темное пятно в сугробе.
– Сейчас, – кивнул Склиф и поежился. – Сейчас принесут тест-кейс, и я все сделаю.
– Не переживай, старик. Дальше будет только хуже, – пообещал Хунта и тяжело утопал к воротам.
Склиф опять зябко шевельнул плечами и обернулся к сугробу, на который показал старший. Медик нажал кнопку на поясе, и с его плеча сорвался луч, осветив снег, усеянный ярко-синими крапинками. Белее снега, вся в голубых прожилках, в сугробе лежала вещь, когда-то принадлежавшая человеку. Рука с острыми когтями вместо пальцев.
Бух-бух-бух! Кто-то, торопясь и не скрываясь, кубарем скатился в подвал по скользкой обледеневшей лестнице. На голове собаки поднялись и тут же опали пушистые кисточки. Собака лениво встала на ноги, задрала хвост, рассыпавшийся пышным султаном, и потянулась. Рядом с ней распрямился человек.
Собака была очень крупная. Высокая, но не длинноногая, а именно крупная – с широкой грудью, мощными лапами и почти медвежьей головой. Там, где у нормальных собак бывают уши, у этой торчали вверх задорные меховые клочья. Спина казалась провисшей – такая грива наросла у собаки на плечах.
Человек тоже выглядел более чем внушительно. Он, вероятно, и сам по себе был довольно массивен. А сейчас его увеличивала одежда – пухлые теплые брюки, толстая куртка до бедер, тяжелые высокие ботинки с мощной подошвой.
Описанная здесь процедура не имеет ничего общего с «усыплением», практикуемым в современных ветлечебницах. «Усыпляемый» агонизирует, его гибель сопровождается конвульсиями и опорожнением мочевого пузыря. Это тяжелейшее зрелище, способное нанести серьезную психическую травму хозяину животного. Поэтому в арсенал полевого медика Проекта стандартный «усыпитель» не входил. Смертельно раненному псу делалась инъекция мощного транквилизатора-«депрессанта», от которого животное впадало в глубокую кому. Фактическая смерть наступала по пути к месту захоронения здесь и далее примеч. авт.