Одинокий волк. Джоди Пиколт
в больничных стенах лежат в противоположных плоскостях. Эдварду нет нужды уточнять, что он имеет в виду; именно об этом я так старательно запрещаю себе думать. Сомнение подобно красителю: капнешь на ткань сотканных тобой оправданий – от пятна никогда не избавишься.
Я многое хочу сказать Эдварду. Что это нечестно, так не должно быть. После всего, что Люк пережил – сколько раз он мог замерзнуть, сколько раз на него могли напасть дикие звери, сколько сотен других ужасных природных явлений он пережил, – казалось унизительным думать, что он погибнет в результате банальной автомобильной аварии.
Но вместо этого я предлагаю:
– Давай пока не будем об этом говорить.
– Мама, здесь мне не место.
– А кому здесь место? – Я тру виски. – Просто продолжай накапливать информацию, которой с тобой делятся врачи. Когда Кара будет готова, вы вдвоем сможете все обсудить.
– Я могу тебя спросить? – задает вопрос Эдвард. – Почему она так меня ненавидит?
Я думаю о том, чтобы скрыть от него правду, но потом вспоминаю Кару: о том, что она выпила в день аварии, о том, какой я выгляжу лицемеркой, когда разыгрываю перед ней оптимизм касательно состояния Люка, в то время как прогнозы врачей подобных надежд явно не внушают.
– Она во всем винит тебя.
– Меня? – Эдвард явно удивлен. – В чем?
– В том, что мы с отцом развелись.
У Эдварда вырывается смешок.
– Она винит меня? В вашем разводе? Меня вообще здесь не было.
– Ей было всего одиннадцать. Ты исчез, не простившись. Мы с Люком начали ссориться, видимо, из-за случившегося…
– Из-за случившегося, – негромко повторяет Эдвард.
– Как бы там ни было, с точки зрения Кары, ты стал первой ступенькой в череде событий, которые разрушили ее семью.
Все сорок восемь часов, с тех пор как мне позвонили из больницы и рассказали о Каре и аварии, я крепилась. Я оставалась сильной, потому что дочери нужна была моя поддержка. Когда перед тобой начинает маячить, как Эверест, известие, в которое не хочешь верить, ситуация может развиваться двумя способами. Трагедия пронзает человека, словно меч, или делает его крепче. Он либо ломается и захлебывается рыданиями, либо говорит себе: «Ладно. Что дальше?»
Вероятно, из-за переутомления я наконец даю волю слезам.
– Я знаю, что ты чувствуешь после всего, что случилось между тобой и отцом. И не тебя одного раздирает это чувство, – плачу я. – Но как бы ужасно это ни звучало, я не перестаю думать о том, что это первая ступень в череде событий, которые вновь сплотят семью.
Эдвард не знает, как вести себя с рыдающей матерью. Он встает и протягивает мне целую пачку салфеток, которые достал из корзинки у кофеварки. Потом неловко обнимает меня.
– Особенно не обольщайся, – говорит он, и мы, словно по молчаливому согласию, плечом к плечу покидаем комнату отдыха.
Никто из нас не вспоминает, что я и не притронулась к кофе, который так хотела выпить.
В мире волков для всех лучше, когда все места в иерархии стаи заняты. У семьи, которая