Акафист Григорию Распутину. Евгений Васильевич Черносвитов
не знал, и от проклятой Европы далеко. Именно из-за этих своих «политических» идей «круто поссорился» с Сибирскими семейскими, его сильно избили, «по свойски». Лоб раскроили. Около месяца был бессознания, выходила одна молодая бурятка.
Жену выбрал из тобольских мещан Серихиных и с ней вернулся в Покровское.
К этому времени (1902—1903 гг., Григорий Ефимович называет оба года) Покровское превратилось в уездный центр, включив в себя и те деревни, из которых мужиками был убит Ефим Вилкин. Распутина встретили недружелюбно, частью, очевидно, потому, что знали за собой вину, ибо были живы еще убийцы его отца. Частью же по причине самого Григория Ефимовича. Вернее, из-за его, бросающейся в глаза, внешности: громадный, жилистый, заросший, с тяжелым взглядом, посмотрит, как припечатает. Распутин знал эти свои особенности, и в губернии не затерялся бы, не то, что в уезде. А в волости-то прямо у всех сразу оказывался на виду! На второй день его возвращения в Покровское с ним долго говорил урядник Владимир Николаевич Прокудин, который спасал Ефима Вилкина от мужицких батагов и кулаков. И он рассказал Григорию Ефимовичу прескверную историю, которую успели сочинить о нем покровские мужики: и убивец он, и развратник, и в конокрадах ходил, и жену из веселых домов взял. Но самое интересное, что познался Григорий с нечистой силой, колдует, ворожит и черный глаз имеет. Были и приятные моменты, молодухи покровска в ночь появления в селе Распутина не могли спать, ибо чувствовали в своем теле сладкое и бодрое томление. Распутин молча выслушал урядника, а в ответ неожиданно рассказал ему вот такую байку…
Рассказ Григория Распутина о паршивой суке, умевшей крутить, хвосты породистым кобелям
Из домов и дворов стали исчезать породистые кобели, разные. Исчезать на неделю-другую, возвращаясь худыми и изодранными, с потухшими глазами, забивались в угол и долго себя никак не показывая. Хозяева тоже не могли понять, в чем же тут дело? Что со псами случилось? И случатся отказывались… Породистых сук, своей, собственной породы, к себе не подпускали. Собрались, да, хозяева и подкараулили ночью. И увидели такую картину, как только луна осветит улицы, как появляется на них маленькая паршивая сучонка-дворняжка. Прибежит, встанет у подворотни и стоит, значит, ждет. Не лает, не скулит и хвостом даже не виляет. Просто стоит, как ни в чем не бывало. С кобелем же начинает происходить беспокойство, сначала закружится на месте и норовит укусить себя за хвост, как при чумке, затем одним рывком обрывает цепь, или вышибает дверь, останавливается и замирает какое-то время, жадно втягивая в себя воздух. После чего весело встряхивается и спокойно бежит к сучке. Та же не подпускает его к себе, а поворачивается и бежит не оглядываясь. Кобель же, будь он хоть втрое больше и сильнее ее, семенит ей вслед, придерживая себя, она его так всю дорогу к себе не подпускает, держит, значит, каким-то странным не понятным образом,