Петропавловская крепость. Повести и рассказы. Татьяна Жарикова
прошлогодней травы. Старуха сорвала его, понюхала. Сено пахло землей, сыростью. Больше ничем. Старуха бросила его на землю, взяла фуфайку и побрела по меже к избе. Завтра приедут Володя со снохой и внуком. Вчетвером они враз с огородом управятся.
Брела старуха медленно, постанывая, тропинки на меже не видела, оступалась, цеплялась ногами за жесткие прошлогодние стебли полыни и думала: «Продуло, что ль, ветерком?.. Жар, видать… не слечь бы…» И в то же время в голове крутились слова: «Вот и дождалась! Вот и дождалась! Нельзя счас хворать! – стонала старуха. – Сережу хоронить надо…» Она, держась за столб крыльца, пошла по ступеням, тяжело, с усилием поднимая ноги, словно выдергивая их из липкой грязи, и зашаркала по полу к двери. В избе села на табуретку, положила руки на прохладную клеенку стола и стала ждать, когда уймется дрожь в теле. Потом вытащила из шифоньера сверток с документами, отыскала старый желтый почтовый бланк, на котором бледными чернилами было написано, что ее муж Лукашов Сергей Матвеевич, 1915 года рождения, пропал без вести 1 августа 1943 года. Эти слова она помнила наизусть.
Получила извещение Маруся Лукашова в середине августа. Помнится, уборка была, дни горячие: трудная пора! На минутку забежала домой пообедать. Ток рядом, через луг. Семилетний Вовка, увидев мать на лугу, нырнул в сени наливать квас из чугуна в миску. Огурцы, лук зеленый и вареное яйцо он, как всегда, загодя нарезал и ждал мать возле избы в песке, который сам натаскал бидончиком от речки, возил рукой по песку деревянный брусочек, дырдыкал, воображая себя трактористом.
Когда Маруся вошла в избу, миска с квасом стояла на столе, а Вовка пытался резать твердый хлеб.
– Нож совсем тупой, – сказал он. – Точить надо…
Маруся хотела сказать, что не нож тупой, а он слаб еще, хлеб черствый, сил не хватает отрезать, но вспомнила, что Вовка сердится, когда она говорит, что он маленький, взяла нож и потрогала пальцем лезвие:
– Дядю Ваньку попрошу, поточит…
Дядя Ванька – сосед, старый человек. От избы своей он давно не отходит, обезножил, еле передвигается.
– Надо… – вздохнул Вовка. – Схожу к вечерку…
– Я сама сбегаю, вернусь с тока…
– Не колготись! – перебил Вовка. – Мне с ним поговорить надо… Он газету читает…
Днем мальчик был строгим, говорил с матерью деловито, часто хмурился, и только по вечерам, в постели, прижавшись к матери, он снова становился ребенком, представлял-фантазировал, как отец бьет фашистов, как скоро вернется победителем и станет в колхозе председателем, а он, Вовка, подрастет, выучится на тракториста, будет пахать землю, а мать будет носить ему в поле обед. Так Вова фантазировал вечерами, а днем у него был озабоченный вид, дел много: воду из речки носить бидончиком, картошку поливать, чтобы было что есть зимой: сухой навоз таскать от конюшни, печку топить зимой, чтоб тепло было. Днем семилетний Вовка – хозяин. Мать кормит страну, обессиленную в борьбе с фашистами, он кормит семью. За столом Вовка сидел у окна, на месте отца. Мать