Адриан Моул: Годы капуччино. Сью Таунсенд
просияла так, словно Ричард Гир признался ей в любви и предложил сбежать с ним на Малибу.
Я приблизился к Пандоре и подождал, пока она закончит разговор с каким-то типом из «Дейли телеграф» по имени Борис.
– Борис, дорогой мой, если меня сегодня изберут, обещаю, что праздничный обед состоится очень, очень скоро, а если я проиграю, то обед будет еще раньше. Пока, гадкий мой тори.
Улыбку Пандора отключила вместе с телефоном, встала и надела туфли.
– А что ты здесь делаешь? – осведомилась она. – Я думала, что ты в Лондоне готовишь дерьмо для А. А. Гилла.
– Прибыл помочь, – ответил я, игнорируя ее издевку.
Пандора зажгла сигарету, и один из добровольцев, тощий тип с бородкой, кинулся к ней с пепельницей.
– Крис, ты прелесть, – прохрипела Пандора.
Крис, пошатываясь, убрался прочь – с таким видом, будто увидел рай.
– Ты, как всегда, предпочитаешь окружать себя рабами, – заметил я, оглядывая добровольцев, которые деловито суетились с бумагой, чайными пакетиками и телефонами.
– Они рады содействовать моему успеху, – ответила Пандора. – Поскольку знают, что сегодня я одержу победу.
– В прошлый раз ты поносила Лейбористскую партию, утверждая, что она предала социализм.
– Пора взрослеть! – отрезала она. – Ты хочешь, чтобы эти чертовы тори остались или вылетели?
– Вылетели, разумеется, – ответил я.
– Тогда заткни пасть, – посоветовала Пандора. – Я живу в реальном мире.
Я оглядел штаб-квартиру. Да, это был реальный мир. Иван Брейтуэйт прикалывал маме красную розетку на жилет. Его волосатая рука скользнула по маминой груди, и он извинился. Мама растянула напомаженные губы в улыбке и склонила голову набок – в позе покорности, недавно я видел такую позу в документальном фильме про животных (горилл). Кроме того, я видел такую позу и в мамином исполнении, – как правило, это был знак, что грядут крупные неприятности.
К нам подскочила Мейвис:
– Пандора, последние опросы на выходе с участков ужас как расчудесны.
Она протянула Пандоре лист бумаги, на который та мельком глянула и, смяв, швырнула в мусорную корзину.
– Сгоняю-ка я домой, – сказала Пандора, положила мне на плечо руку с длинными красными ногтями и добавила: – Чудненько, что повидались, прелесть моя.
– Не смей называть меня «прелесть», Пандора, – отрезал я. – Мы знакомы с тринадцати с половиной лет. Я терзался в твоей кладовке, когда ты жила втроем с мужем-гомосексуалистом и культуристом-дислектиком. Мне известны все твои тайны.
– Ах, прости, – сказала Пандора. – Из-за предвыборной кампании я превратилась в настоящее чудовище. Меня захватили амбиции, – грустно добавила она, словно амбиции – это смертельная болезнь. Замурлыкал мобильный телефон. Она нажала кнопку. – Манди! – выкрикнула Пандора и повернулась ко мне спиной.
Я оттащил маму от Ивана Брейтуэйта и его дурацких, словно вылепленных из пластилина, бакенбард, и мы