Глобальное потепление. Яна Дубинянская
я борща хочу?
– Пусти, тебе говорят… Дети же!
– Ты ж их вроде нейтрализовала.
– Нейтрализуешь их… Ну слушай, я серьезно, кому говорю!..
Говорить что-либо мужу-два, тем более серьезно, было бесполезно, Юлька давно знала, а кроме того, в подобной диспозиции у нее очень быстро пропадало всякое желание как-то возражать или сопротивляться. Муж-два уволок ее в спальню, предусмотрительно закрывшись на двойной щелк от возможного набега детей, и точным движением расстегнул молнию на ее шортах. Юлька стянула через голову топик, зацепившись волосами за кондишен. И как раз выпутывалась, когда из шорт где-то на уровне щиколоток зазвонила мобилка.
– Нафиг, – шепнул горячим дыханием в шею муж-два.
– Да подожди ты, а вдруг с работы…
– Нафиг твою работу.
Юлька извернулась и присела на корточки:
– Алло. Кешка, ты? Ну?!
– На мази, – сказал Иннокентий, слышно его было еле-еле в грозном гудении допотопного кондишена. – Нет, правда, тьфу-тьфу чтоб не сглазить. Просят назавтра концепцию. Сбросишь?
– Какую концепцию? – соображалось туго, потому что муж-два, естественно, ничего не желал понимать. – Да отстань ты на две минуты! Это я не тебе. Какая концепция, Кеш?
– Чопик! – возмутился Иннокентий. – Она у тебя разве до сих пор не готова? Я же еще когда говорил!
– Ты говорил, не горит… – вспомнила наконец Юлька. – Ладно. Завтра сброшу.
– С утра.
– С утра, договорились. Пока, Кеша.
Мужа-два почему-то рядом уже не было: нетипично для него, Юлька даже заволновалась. Из-за дверной створки, раскрытой настежь, доносились боевые детские вопли. Натянув шорты и топик, вышла в коридор и умилилась нарисовавшейся картине.
В проеме наружной двери высились, как две скалы у входа в пролив, первый муж и муж-два, такие непохожие, замечательные, красивые, смешные и любимые. На каждом попеременно висло по двое детей, причем ротация происходила столь молниеносно, что уследить за ней Юлька не успевала – словно за бурлением волн и пены вокруг скал. Все дети что-то одновременно орали, и оба мужа одинаково страдальчески сводили на переносицах черные и соломенные брови.
– Иннокентий звонил! – радостно провозгласила Юлька.
Дети на секунду замолкли, а мужья синхронно повернули физиономии, на которых не отразилось ничего, кроме враждебного недоумения. Ни черта они не смыслили в Юлькиных проектах, проблемах и творческих планах, просто не утруждали себя тем, чтобы въезжать и помнить, – а ведь она рассказывала, и в подробностях, и сколько раз! – и одному, и другому. И вроде бы даже слушали. А ну их.
– Короче, сегодня я работаю, – сообщила она, пользуясь паузой относительной тишины. – Полночи уж точно. Борщ в холодильнике, разогреешь. А ты пельменей свари, что ли.
Первый муж состроил козью морду. Юлька вздохнула. Готовить одновременно обоим ну никак не получалось, хоть ты тресни.
Разве