Притчи у настольного огня. Поэмы, баллады, притчи. Павел Манжос
ня
И одуванчик.
Святому Южному Кресту —
За край планеты —
Я шлю сигналы в темноту…
Мой берег, где ты?
Прожив три тысячи веков
Тревожной тенью,
Я полюбил смех ветерков,
И тяготенье,
И лик берёзовой Руси,
И свет Тибета,
О тех же, кто на небеси, —
Тоска поэта.
А люди то, что мило мне,
Всё разлюбили.
Меня забыли на Земле,
Меня забыли…
(Infant perdu1)
Аве, Марина!
Торжественно, свято, старинно
Шепчу тебе: «Аве, Марина!»
Сияет Твой лик предо мною,
Взмывает Твой лик над страною,
Где кровью поэтов рябина
Окрашена. Аве, Марина!
Глядишь на меня издалёка,
В глазах Твоих – горечь упрёка
И память об острых каменьях.
Стою пред Тобой на коленях:
За всё, что свершилось лавинно,
Прости меня. Аве, Марина!
Над судьбами властвует филин,
А я не всеблаг, не всесилен,
Не смог охранить Твои плечи
От грязи и лжи человечьей.
За всё, что убито безвинно,
Прости меня. Аве, Марина!
Тот странник с большими глазами…
Он молча стоит на вокзале.
Минута звенит расставанья.
Что скажешь: прощай?.. до свиданья?
Землёй ему станет перина.
Верни его. Аве, Марина!
Там строят большой муравейник,
Там правит безбожный затейник,
Там казни вершат лицедеи
Во имя всеобщей идеи,
Там концлагерей паутина,
Там смерть Твоя. Аве, Марина!
Но – тщетно: Ты зова не слышишь.
Лишь пальцем взволнованно пишешь
На влажном окошке вагона.
Вот в дымке лесистого склона
Растаял, проухав совино,
Тот поезд. О, аве, Марина!
За дымкою – ранняя тризна:
Тебя увенчает Отчизна
Тем самым, из строк и куплетов,
Пеньковым венком для поэтов
И крестным гвоздём славянина…
Прости её. Аве, Марина!
Астронавт
Астронавт умирал во вселенной.
Какая красивая смерть! —
Вспышка чёрная боли мгновенной —
И вечности звонкая медь.
Где-то всё ещё призрачно жили
Сапожники, прачки, швеи,
Подбивали, стирали и шили
Усталые души свои.
Жёлчно-жёлтый неистовый карлик
Пронзал его гаммой лучей,
Был последним синеющий шарик
Из добрых бессильных врачей.
Астронавт умирал во вселенной,
И звёзд пополнялась семья,
А кого-то в грязи откровенной
Голодная съела свинья.
Кто-то, лежа на полке чайханной,
Истлел в наркотическом сне,
Исповеданный опийной манной
И истиной в кислом вине.
Астронавт умирал во вселенной,
А в тёмной в глуши мировой
Кто-то слил свои горести с Сеной
Под гулким мостом Мирабо.
Студенистое, мокрое тело
Начало разбухать и синеть,
И прохожий вздохнул отупело:
«Какая ужасная смерть!»
Их не помнят. Их жизнь-лихоманка
Ткёт времени зыбкую ткань:
Настоящей планеты изнанка
Есть будущей горькая дань.
Астронавт – на виду у вселенной,
А петли затем не видны,
Чтобы сияла в красе неизменной
Земля с лицевой стороны.
Афганские грёзы
Сверкающий ветер… Он ожил во мне!
Как жарко лететь на мохнатой спине!
Сверкающий вихрь, как взъерошенный тигр,
Мне путает мысли сумятицей игр…
Светло и спокойно – ни зла,
Infant perdu – Потерянное дитя (франц.) – так в старину во Франции называли рядового французской армии.