Убийство матери. Марина Соколова
не любила целоваться в гардеробе, зато любила тренировать голосовые связки громкими модными песенками. Она делала это повсюду – в гардеробе, в столовой и даже в библиотеке. И не всегда в свободное от учёбы время. Ей всё сходило с рук, потому что преподаватели опасались спугнуть её индивидуальность. И ещё потому, что они были хорошими людьми. Анжелика знала, что от этих людей она пойдёт к другим хорошим людям, которые жили вместе с ней в коммунальной квартире. А в воскресенье она встретится со своими хорошими друзьями. А летом она поедет в свой родной Баку и увидит лучшую на Земле маму – с ласковыми глазами и чистыми руками.
У мамы руки всегда были очень чистые. Она тщательно их мыла, когда фантазировала еду, когда собирала Анжелику в школу, готовилась к работе. Папы у Анжелики никогда не было. Зато у мамы была мужская профессия – штурман. Она водила корабли по морям и жила русской кавказской жизнью. Мама очень любила свою работу, море было её детской мечтой. Но пришло время, и она стала перед выбором: море или дочь. Она выбрала дочь и надолго рассталась с морем. Много лет своей жизни мама посвятила Анжелике и новой «земной» работе. Привыкать к «земной» жизни было нелегко. Но мама, как магнитом, притягивала к себе замечательных людей. Наверно, потому что обладала замечательным магнитом. А замечательные люди создают замечательную жизнь. И неудивительно, что Анжелика любила возвращаться в мамину жизнь. Она возвращалась то с горечью, то с надеждами. Иногда со стихами:
Мы кажемся себе хорошими,
И честными, и справедливыми,
Непонятыми Гёте и Чайковскими,
Вторые Модильяни – это тоже мы.
Мы собственной бедою упиваемся,
Себя жалея, слёзкой умываемся,
И – всем назло – не думать мы стараемся,
Что это эгоизмом называется.
На этом свете всё для нас устроено,
Для нас обкатано, объезжено, построено.
А если что-то где-то не настроено,
Для нас не всё успели – мы расстроены.
Горя обидой и кипя от раздражения,
Находим гневные мы выражения,
Мы произносим речи возмущения
Для собственной разрядки напряжения.
И мы блистаем нашим красноречием
Не на собраньи, не на званом вечере.
Мы гневные бросаем вызовы
На кухне иль у телевизора.
И наша публика, щедра на почести,
Сидит напротив, в тихом одиночестве,
Ласкает нас словами близкими,
Глядит на нас глазами материнскими.
А мы бросаем в мать словами хлёсткими,
На слух – жестокими, на ощупь – жёсткими,
Жёлчь превращая в шелуху словесную,
Борщ заедая болтовнёю пресною.
Чрез четверть часа, от себя усталые,
Мы забываем все обиды малые,
Но будем долго помнить