Рассказы. 1887. Антон Чехов
сковала его члены.
Когда он решился поднять голову, в вагоне было уже светло. Пассажиры надевали шубы и двигались. Поезд стоял. Артельщики в белых фартуках и с бляхами суетились возле пассажиров и хватали их чемоданы. Климов надел шинель, машинально вслед за другими вышел из вагона, и ему казалось, что идет не он, а вместо него кто-то другой, посторонний, и он чувствовал, что вместе с ним вышли из вагона его жар, жажда и те грозящие образы, которые всю ночь не давали ему спать. Машинально он получил багаж и нанял извозчика. Извозчик запросил с него до Поварской рубль с четвертью, но он не торговался, а беспрекословно, послушно сел в сани. Разницу в числах он еще понимал, но деньги для него уже не имели никакой цены.
Дома Климова встретили тетка и сестра Катя, восемнадцатилетняя девушка. В руках Кати, когда она здоровалась, были тетрадка и карандаш, и он вспомнил, что она готовится к учительскому экзамену. Не отвечая на вопросы и приветствия, а только отдуваясь от жара, он без всякой цели прошелся по всем комнатам и, дойдя до своей кровати, повалился на подушку. Чухонец, красная фуражка, дама с белыми зубами, завах жареного мяса, мигающие пятна заняли его сознание, и уже он не знал, где он, и не слышал встревоженных голосов.
Очнувшись, он увидел себя в своей постели, раздетым, увидел графин с водой и Павла, но от этого ему не было ни прохладнее, ни мягче, ни удобнее. Ноги и руки по-прежнему не укладывались, язык прилипал к нёбу, и слышалось всхлипыванье чухонской трубки… Возле кровати, толкая своей широкой спиной Павла, суетился плотный чернобородый доктор.
– Ничего, ничего, юноша! – бормотал он. – Отлично, отлично… Тэк, тэк…
Доктор называл Климова юношей, вместо «так» говорил «тэк», вместо «да» – «дэ»…
– Дэ, дэ, дэ, – сыпал он. – Тэк, тэк… Отлично, юноша… Не надо унывать!
Быстрая, небрежная речь доктора, его сытая физиономия и снисходительное «юноша» раздражили Климова.
– Зачем вы зовете меня юношей? – простонал он. – Что за фамильярность? К чёрту!
И он испугался своего голоса. Этот голос был до того сух, слаб и певуч, что его нельзя было узнать. – Отлично, отлично, – забормотал доктор, нисколько не обижаясь. – Не надо сердиться… Дэ, дэ, дэ…
И дома время летело так же поразительно быстро, как и в вагоне… Дневной свет в спальной то и дело сменялся ночными сумерками. Доктор, казалось, не отходил от кровати, и каждую минуту слышалось его «дэ, дэ, дэ». Через спальную непрерывно тянулся ряд лиц. Тут были: Павел, чухонец, штабс-капитан Ярошевич, фельдфебель Максименко, красная фуражка, дама с белыми зубами, доктор. Все они говорили, махали руками, курили, ели. Раз даже при дневном свете Климов видел своего полкового священника о. Александра, который в епитрахили и с требником в руках стоял перед кроватью и бормотал что-то с таким серьезным лицом, какого раньше Климов не наблюдал у него. Поручик вспомнил, что о. Александр всех офицеров-католиков приятельски обзывал «ляхами», и, желая посмешить его, крикнул:
– Батя, лях Ярошевич до лясу бежал!
Но о. Александр, человек