По Руси. Максим Горький
тихо крикнув, умолкла, потом снова открылись эти донельзя прекрасные глаза – святые глаза родительницы, синие, они смотрят в синее небо, в них горит и тает благодарная, радостная улыбка; подняв тяжелую руку, мать медленно крестит себя и ребенка…
– Слава те, пречистая матерь божия… ох… слава тебе… Глаза угасли, провалились, она долго молчит, едва дыша, и вдруг деловито, отвердевшим голосом сказала:
– Развяжи, паренек, котомку мою…
Развязали, она взглянула на меня пристально, слабенько усмехнулась, как будто – чуть заметно – румянец блеснул на опавших щеках и потном лбу.
– Отойди-ка…
– Ты очень-то не возись…
– Ну, ну… отойди…
Отошел недалеко в кусты. Сердце как будто устало, а в груди тихо поют какие-то славные птицы, и это – вместе с немолчным плеском моря – так хорошо, что можно бы слушать год…
Где-то недалеко журчит ручей – точно девушка рассказывает подруге о возлюбленном своем…
Над кустами поднялась голова в желтом платке, уже повязанном, как надобно.
– Эй, эй, это ты, брат, рано завозилась!
Придерживаясь рукою за ветку кустарника, она сидела, точно выпитая, без кровинки в сером лице, с огромными синими озерами на месте глаз, и умиленно шептала:
– Гляди – как спит…
Спал он хорошо, но, на мой взгляд, ничем не лучше других детей, а если и была разница, так она падала на обстановку: он лежал на куче ярких осенних листьев, под кустом, – какие не растут в Орловской губернии.
– Ты бы, мать, легла…
– Не-е, – сказала она, покачивая головою на развинченной шее, – мне прибираться надобно да идти в энти самые…
– В Очемчиры?
– Во-от! Наши-те, поди, сколько верст ушагали…
– Да разве ты можешь идти?
– А богородица-то? Пособит…
Ну, уж если она вместе с богородицей, – надо молчать!
Она смотрит под куст на маленькое, недовольно надутое лицо, изливая из глаз теплые лучи ласкового света, облизывает губы и медленным движением руки поглаживает грудь.
Я развожу костер, прилаживаю камни, чтобы поставить чайник.
– Сейчас я тебя, мать, чаем угощу…
– О? Напои-ка… ссохлось все в грудях-то у меня…
– Что ж это земляки бросили тебя?
– Они не бросили – зачем! Я сама отстала, а они – выпимши, ну… и хорошо, а то как бы я распросталась при них-то…
Взглянув на меня, она закрыла лицо локтем, потом, сплюнув кровью, стыдливо усмехнулась.
– Первый у тебя?
– Первенькой. А ты – кто?
– Вроде как бы человек…
– Конешно, человек! Женатый?
– Не удостоился…
– Врешь?
– Зачем?
Она опустила глаза, подумала:
– А как же ты бабьи дела знаешь? Теперь – совру. И я сказал:
– Учился этому. Студент – слыхала?
– А как же! У нас у попа сын старшой студент тоже, на попа учится… – Вот и я из эдаких. Ну, пойду за водой… Женщина наклонила голову к сыну, прислушалась – дышит