Приложение к «Несвоевременным мыслям». Максим Горький
сказала она, кивнув головой, сдвигая красивые брови. Теперь все точно на новую квартиру собираются переезжать…
Вздохнула и, глядя на свою ножку, обутую в дорогой ботинок, продолжала:
– Я не задержу вас, мне нужно всего пять минут. Я хочу, чтобы вы спасли меня.
Улыбаясь, я сказал:
– Если человек думает, что его можно спасти в пять минут, он, на мой взгляд, очень далек от гибели…
Но эта женщина, взглянув ясными глазами прямо в лицо мне, деловито выговорила:
– Видите ли, я была агентом охранного отделения… Ой, как вы… какие у вас глаза…
Я молчал, глупо улыбаясь, не веря ей, и старался одолеть какое-то темное судорожное желание. Я был уверен, что она принесла стих, рассказ.
– Это – гадко, да? – тихонько спросила она.
– Вы шутите.
– Нет, я не шучу. Это очень гадко?
Подавленный, я пробормотал:
– Вы уже сами оценили.
– Да, конечно, – я знаю, – сказала она, вздохнув, и села в кресло поудобнее. На лице ее явилась гримаса разочарования. Маленькие пальцы изящной руки медленно играли цепочкой медальона. Солнечный луч окрасил ее ухо в цвет коралла. Вся она была такая весенняя, праздничная. Торопливо, сбивчиво и небрежно, как будто рассказывая о шалости, она заговорила:
– Это случилось три года назад… немножко меньше. У меня был роман, я любила офицера, он, потом, сделался жандармским адъютантом и вот тогда… я только что кончила институт и поступила на курсы. Дома у меня собирались разные серьезные люди, политики… Я не люблю политики, не понимаю. Он меня выспрашивал. Ради любви – все можно, – вы согласны? Нужно все допустить, если любишь. Я очень любила его. А эти люди такие неприятные, всё критикуют. Подруги по курсам тоже не нравились мне. Кроме одной.
Ее ребячий лепет все более убеждал меня, что она не понимает своей вины, что преступления для нее – только шалость, о которой неприятно вспоминать.
Я спросил:
– Вам платили?
– О, нет. Впрочем…
Она подумала несколько секунд, рассматривая кольцо на своей руке.
– Он дарил мне разные вещи – вот это кольцо и медальон, и еще… Может быть – это плата, да?
На ее глазах явились слезинки.
– Он – нечестный человек, – я знаю. Послушайте, – тихонько вскричала она, – если мое имя опубликуют, – что же я стану делать? Вы должны спасти меня, я молода, я так люблю жизнь, людей, книги…
Я смотрел на эту женщину, и весеннее солнце казалось мне лишним для нее, для меня. Хмурый день, туман за окнами, слякоть и грязь на улицах, молчаливые, пришибленные люди – это было бы в большей гармонии с ее рассказом, чем весенний блеск неба и добрые голоса людей.
Что можно сказать такому человеку? Я не находил ничего, что дошло бы до сердца и ума женщины в светлой кофточке с глубоким вырезом на груди. Золотое кольцо с кровавым рубином туго обтягивает ее палец, она любуется игрой солнца в гранях камня и небрежно нанизывает слово за словом на капризную