Страсть на двух различных ступенях общества. Евгений Корш

      Я обедал у Гревилля: у него хорошо обедают. Мы много пили и много врали. Все вина в бутылках хозяина и все предметы разговора в головах гостей были исчерпаны, когда мы встали из за стола. Я разстался с ним позже других: Г-жа Гревилль очаровательная женщина!..

      – О друг мой! сказал я, идучи от Гревилля под руку с моим товарищем: какая прекрасная ночь! Кто скажет, чтоб в большом городе меньше было Поэзии, нежели в пустынях полей и вод. Посмотри на Лондон! Безмолвие этого огромнаго рынка промышленности, наслаждения и страстей; таинственность, носящаяся над каждым домом так тихо и непроницаемо; быль, и часто романическая, – во внутренности; неясные человеческие образы, мелькающие в них по временам; а если, миновав лучшия части города, пойдешь к смрадным жилищам грубаго и беднаго человека, шум, гвал, дикое ликованье отчаянных сердец, мрачная, ужасная занимательность, принадлежащая злодейству! A там, высоко где нибудь, в окне, видишь одинокий огонек, который ни исчезает, ни светит во мрак! Как часто останавливался я и глядел на такой огонек, теряясь в заключениях! Освещает ли он глубокое наслаждение ученаго, отверзтую книгу и поблекшее чело, или юношеское честолюбивое стремление к науке, этому ложному другу, питающему болезнь и раннюю смерть в груди? Не свидетель ли он безсонницы какого нибудь женскаго сердца, трепещущаго от приближения преступной соперницы, или ожидающаго, цепенея от ужаса, скоро ли послышатся медленные, тяжелые шаги несчастнаго, который только что из гнусных вертепов игры, шаги и супруга той женщины быть может, предмета ранней любви ея? Не больше ли в этом Поэзии, нежели в пустынях, обильных только безумным, животным бытием? Есть ли в лесах и в воде что нибудь подобное роману сердца человеческаго?… И какое тут раздолье для предприимчивости – этой жизни нашего гражданскаго бытия! Какое разнообразие, какия встречи…. Ну, право, старинные рыцари не знали половины тех приключений, которыя могут случиться с молодым и смелым волокитою в обширном городе. Не правда ли, друг мой? Отвечай!

      – Нечего сказать: ты говоришь правду. Но если ты такой охотник до приключений, зачем же их не ищешь? Смотри: вот, на крыльце, которое от нас направо, мелькает полоса чего-то белаго: это наверное женщина… Вот тебе приключение!

      – Спасибо за совет. Уж не пропущу случая. Дождись меня здесь; а если не скоро ворочусь, так прощай!..

      Разгоряченный вином и ободренный возбудительным действием ночнаго воздуха, я в самом деле был готов на всякое приключение: быстро скользнул на крыльце, подмеченное моим товарищем, и пришел к полуотворенной двери. Это был один из тех неогромных домов, которыми отличаются небольшия улицы Мейферской части. Лампа горела насупротив светло и ровно: белое явление исчезло. Полагаясь на свое счастие, я порхнул на крыльце, и потом в корридор. Везде мрак и тень.

      – Это вы? пробормотал кто-то в темноте.

      – Я, я: ктож другой? отвечал я шепотом, чуть дыша.

      – Так пожалуйте за мною, сказал прежний голос, и дверь тихо заперлась.

      Зачем же я пришел? подумал я. Нужды нет! Что нибудь да выйдет из этого… Меня легонько держали за руку такие мягкие, нежные пальчики, что страшное какое-то ощущение пробегало по ней до самаго плеча, может-быть и дальше. Я следовал за проводником, который шел легкою походкой, и скоро мы начали всходить по лестнице. Миновали первую площадку. Слава Богу! есть надежда, что эта госпожа не работница. Я терпеть не могу этого класса красавиц! У меня волос дыбом от швей и золотошвеек. Но рука ея?… Нет! эта ручка не для утюга! На второй площадке мы остановились. Проводница моя отворила дверь, и… и… Не кончить ли здесь? Право, я так думаю. Нет! Стану продолжать. Вот я уже и в комнате, и не один. Ах, зачем я не один с моего проводницею! Я с тремя другими девушками, которыя все сидят вокруг стола, и все моложе двадцати лет. Две восковыя свечи озаряли комнату: это была хорошенькая, но не блестящая, уборная. Я осмотрелся, и раскланялся с учтивейшею важностию. Девицы немножко взвизгнули.

      – Анна! Анна! кого ты сюда привела?

      Анна стояла, как вкопаная, и глядела на меня, будто на краснаго беса в Фрейшюце, и я глядел на нее. Она была, кажется, лет двадцати пяти, степенно, но хорошо одета, роста небольшаго, сложения нежнаго, и немножко рябовата. Но такие черные глазки! – и эти глазки скоро заблистали огнем!

      – Кто вы, сударь? Как вы смеете?…

      – И! полно браниться, сделай милость! Моя ли вина, что я здесь, пригожая Аннушка? Ты видишь, что я ничего не могу вам сделать. Вас четверо: и что одна лишняя рыбка в целом озере?

      Помилуйте, сударь!

      – Милостивый Государь!

      – Это уже слишком!

      – Я подниму весь дом!

      – Подите вон!

      – Убирайтесь!

      – За кого вы нас принимаете?

      – Извините: об