Красное колесо. Узел 2. Октябрь Шестнадцатого. Книга 2. Александр Солженицын
– и споткнулся, и похолодел Воротынцев: ради военных успехов?.. Он сказал – «ради военных успехов»? Класть и дальше мужиков? И это – чисто русский переворот? Так это – англо-французский переворот?
Ну конечно, и раньше понимал Воротынцев, что Гучков – за войну, за войну, – но и России же предан как! И для спасенья её – неужели не переубедится?..
Но вымолвить ему тут, сейчас – о замирении, о перемирии, о выходе из войны – было никак невозможно! Не по мундиру…
А карие глаза Гучкова так оживились за блесками пенсне, не заметил:
– Как можно меньше жертв в охране, в перестрелке. Да произойди завтра такой переворот – и тут же его с восторгом будет приветствовать вся Россия. Вся армия! Всё офицерство!
Укоризненно на Свечина: ведь ты же завтра, башибузук, так же будешь восторгаться. А участвовать – увольте?
Свечин мрачно:
– Насчёт восторга – смотрите, не просвистите. А если – не отречётся?
– Не представляю. По его характеру – очень легко. Сразу сдаст.
– А если всё-таки не уступит?
Гучков вздохнул. Покачал шнурком пенсне. Да, здесь было некое слабое место, указывали ему уже.
– Нет. Крови ни в коем случае не проливать.
Повёл Свечин могучими бровями:
– Тогда останется вам самоповеситься.
– Сразу уступит! – твёрдо смотрел через пенсне, твёрдо выговаривал Гучков. – Да что вы, господа! Да надо же психологически его представлять. Он министра увольняет и то боится ему объявить в лицо: поблагодарит, обласкает, завтра увидимся, а вослед записку: увольняю. Да смотрите по всему его царствованию!.. Да – как он бабы боится! Если от неё в отлучке – подпишет, что б ему ни дали.
Смотрел на Воротынцева, ища одобрения. Что ему в полковнике нравилось – явная свобода отношения к этому царствующему, без дрожи почтения. Так и видел он этого полковника, быстро идущего вагонным коридором расставлять посты в тамбурах.
Но взгляд Воротынцева почему-то уклонился.
Хорошо бы Свечин догадался уйти. Нет, сидел. Покуривал, попивал. (Принесли кофе с ликёрами.)
Мало что оставалось, допустимое вслух. Что к наследнику зато не будет общественного презрения, как сейчас. Регентом – Михаил? Или регентский совет? А – кто в нём? Щепетильно оттенял Гучков, что себе не ищет власти:
– Боюсь, что такого единственного, провиденциального человека в России нет сейчас. Регентский совет, коллектив. Вернуть хороших министров – Кривошеина, Самарина, Щербатова…
Не сто ходов рассчитывать вперёд. Прежде – само дело.
Действие! – было всегда ножом, отделяющим близких Гучкову от неблизких, от болтунов. Дело же – было ещё неясно и в собственной его голове. Он и на Кавказский фронт ехал сейчас не без мысли потолковать там с Николаем Николаевичем: нащупать, как он, если… Раньше для связи с военными Гучков использовал свою работу в Красном Кресте. Теперь, не имея доступа на главные фронты, он мог ловить офицеров только в отпусках, в командировках. Уже не в