Мой любимый пират. Повести. Евгений Кремнёв
она сама не поняла?..
Она вбежала… в гулкий зал со сводчатыми потолками. В его центре стояло ложе с зеркальными боками, сверху покрытое сияющим покрывалом. Инга не чувствовала ни страха, ни удивления, ни холода каменных плит под босыми ногами. Она подошла к ложу, развязывая тесьму на сорочке, гладя груди и дыша все глубже и глубже; медленно стянула серебряное покрывало. Под ним оказалось покрывало с золотым шитьем. Инга так же осторожно сняла и его. Открылось покрывало, усыпанное алмазами так густо, что больно было глазам. «Боже, сколько ювелирки!» – подумала она и отвернула край последнего покрывала.
В ссохшейся голове мумии, похожей на резиновую маску, она узнала лицо Ивана. Инга сдернула покрывало, и ее глазам предстало усохшее тело бывшего любовника. Она дотронулась ладонью до лба, живота и ног трупа. Они были холодные как перемороженная рыба.
Вдруг, одна из плит, совсем у ног Инги, со скрежетом раздвинулась, и сильнейший поток воздуха, снизу – вверх, бесстыдно задрал сорочку, пытаясь сорвать её. Инга инстинктивно загасила подол и увидела свое отражение в зеркальной грани постамента – Мэрлин Монро ловить было нечего! Совсем нечего! Она в очередной раз возликовала от своей невозможной красоты, подняла руки, помогая ветру свершить задуманное, и сорочку унесло вверх.
Девушка положила ладонь на усохшее мужское естество мумии и стала ждать. Через некоторое время под ладонью потеплело и еле уловимо запульсировала кровь. Она не сомневалась: этот женский прием – вечен и безотказен. Естество зашевелилось расправляющимся червем и вот, из-под ладони, твердея и горячея, выползла детородная мужская тычина. Инга прильнула к ней, а потом вскочила на мумию.
Она работала наездницей и с каждой секундой чувствовала, что ее раскаленные ягодицы бьются не о кости, покрытые мертвой кожей, а об упругую и теплую плоть. Сквозь туман острейшего наслаждения, застилавший глаза, сквозь звон в ушах и свербление в причинном месте, она видела, как грудь, плечи, голова мумии разглаживаются, розовеют, и труп превращается в живого Ивана. Грудь его вздымалась все выше и выше. Потом он понял наездницу низом тела и стал помогать ей в яростных поисках глубины. Он подбрасывал её так высоко, что она кончиками взлетавших волос касалась сводчатого потолка, но «причленялась» именно туда, куда нужно, получался охуеннейший батут ужаса и наслаждения.
Бывшая мумия долгим стоном – так что задрожали стены – отметила заключительную точку экстаза. Инга, содрогаясь на горячем столбике, умасленном мужским семенем, не заметила, как изо рта бывшей мумии вместе с кровавой пеной выскочила черная клипса.
Не открывая глаз, мертвец схватил клипсу и всунул в Ингину ладонь. Девушка, добегавшая последние метры сумасшедшей любовной скачки, не заметила этого.
…Освободившись от обмякшей мужской плоти, она в изнеможении склонилась на Иванову грудь, выдохнула бессмертную шекспировскую (или гётевскую?) фразу «Дас ист фантастиш!» и после секундного отдыха подняла глаза.
Иван