Аквариум. Виктор Суворов
белые, чистенькие, сапожки блестят. Лужи он брезгливо обходит, как кот, чтобы лапки не испачкать. Командир полка, батя наш, тоже полковник, да только ручищи у него мозолистые, как у палача, к тяжелому труду его ручищи приучены. А рожа у нашего бати обожжена морозом, солнцем и ветрами всех известных мне полигонов и стрельбищ, не в пример бледному личику проверяющего полковника.
– Равняйсь! Смирно! Равнение направо!
Но проверяющий рапорта моего не слушает, он меня на полуслове обрывает:
– Увлекаетесь, старший лейтенант, в бою! Как мальчишка!
Я молчу. Я улыбаюсь ему: вроде он не ругает меня, а медаль на грудь вешает. А он от моей улыбки еще пуще свирепеет. Свита его угрюмо молчит. Знает свита, что Дисциплинарный Устав запрещает ругать меня в присутствии моих подчиненных. Знают майоры и подполковники, что, ругая меня в присутствии моих подчиненных, полковник не мой командирский авторитет подрывает, а авторитет всего офицерского состава доблестной Советской Армии, и в том числе собственный полковничий авторитет. А мне вроде бы и ничего. Я улыбаюсь.
– Это позорно, старший лейтенант, не слышать команд и не выполнять их.
Эх, полковник, а я бы на орудийных стволах вешал тех, кто в бою не увлекается, кого запах крови не пьянит. Это учения, а кабы в настоящем бою гусеницы наших танков были перепачканы настоящей кровью, так мои азиаты славные еще бы и не так распалились. Да только это не слабость. Это их сила. Их никто в мире остановить бы не смог.
– И еще со стенкой! Вы же стенку в парке поломали! Это преступление!
Про стенку я и думать забыл. Велика беда. Ее уж, наверно, восстановили. Долго ли? Пригони с губы десяток арестантов, они за пару часов новую стенку сложат. И откуда мне, полковник, знать, учения это были или война? Кто это во время тревоги знать может? А если война, и стенка целой осталась бы, а две тысячи человек и сотни великолепных боевых машин все в одной куче сгорели? Ась, полковник? Высокую должность ты занимаешь, именуешься начальником разведки 13-й армии, так поинтересуйся, сколько мои азиаты за день целей вскрыли. Они и по-русски толком не говорят, а цели вскрывают безошибочно. Похвали их, полковник! Не мне, так хоть им улыбнись. И я улыбаюсь ему. К роте своей я спиной сейчас стою, и повернуться мне к ней лицом никак нельзя. Только я и так знаю, что вся моя рота сейчас улыбается. Просто так, без всякой причины. Они у меня такие, они в любой обстановке зубы скалят.
А полковнику это не нравится. Он, наверное, думает, что мы над ним смеемся. Озверел полковник. Зубами скрежещет, как наводчик в бою. Наши улыбки он понять и оценить не способен. И оттого он кричит мне в лицо:
– Мальчишка! Вы недостойны командовать ротой! Я вас отстраняю! Сдайте роту заместителю, пусть он ведет роту в казармы!
– Нет у меня сейчас заместителя, – улыбаюсь я ему.
– Тогда командиру первого взвода!
– И его нет, – и, чтобы полковнику всех командиров нижестоящих не перечислять, объясняю: – Один я в роте офицер.
Полковник