Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 1. Александр Солженицын
ко всему, что видели за день, – поворачивается.
И во многих местах казаки – ничем не препятствуют! Через Николаевский мост пропустили целую толпу подростков и женщин. Нейтральность казаков – это самое поразительное во всём, такого ещё не было никогда!
Охватывало восторженное предчувствие.
Грабёж магазинов, конечно, мерзость, но такое всегда при массовом движении.
– А разве в Иркутске в Пятом это было, Петя?
– В Пятом не было, так в Шестом было везде.
Настроение двоилось.
Этот упавший, безсмысленно изгаженный трамвай, чудесное творение рук.
После ареста Рабочей группы Ободовский так негодовал – собственными кулаками дробил бы министерство внутренних дел, само здание их безчувственное! Ослы тупоумные, они неспособны развиваться, не понимают, что такое был и мог быть для них Гвоздев! Не понимать оттенки – признак ослов!
Но вот поднялось – кажется, нам на выручку, самое наше?
И опять сейчас закишат все эти социал-демократы, слово-то какое безобразное, – и те, которые нахрапом, и те, которые заумно змеятся между десятью поправками и оговорками?
– И что ж, нам идти в баррикадники, Петя?
Нет, не иркутское настроение.
Одновременно – страх, что рухнет всё, налаженное с Пятнадцатого года, – всё военное снабжение, вся арттехническая подготовка, – что же будет с нашим наступлением весной?
Эти волнения на оборонных заводах на некоторых, на Путиловском, даже подозрительны, как бы чувствуется скрытая рука?
Нет, подозрительно второй день бездействие власти: ни одного выстрела, ни одного ареста. Как будто подготовленный уличный спектакль: неужели – грандиозная провокация? и будет невообразимая расправа? Неужели власть бездействует умышленно, чтобы вызвать волнения ещё большие – и потом утопить их в крови?
На сто лет? Ещё на сто лет!! Несчастная наша страна!
А может быть наоборот: колеблются? пойдут на уступки? Уберут идиота Протопопова? Согласятся на ответственное министерство?
Неужели наконец весь этот ужас может ослабиться? Или даже – рушиться?
Несдвигаемое, нерушимое – и вдруг рушится?..
И наступит светлое равноправное общество, где тупые чинуши на жирных окладах и в бляхах нагрудных звёзд не будут загораживать все пути? Ни у кого не будет равнодушия к общественному благу?
Сердце выпрыгивает: о, победи, революция!
И опадает: во время такой войны! до чего же некстати! Безумие…
– Стоял я, Нуся, около Казанского, в этом пении под флагами, – и, поверишь, не только не был рад, но готов был, как поп примиряющий, с распростёртыми руками уговаривать толпу: братья! не надо! потерпите ещё немного! Ведь какое время! Ведь только немцам на радость! Подождите ещё весеннего нашего наступления! Вот скоро всё кончится – и тогда-а-а…
18
Что Алину оставить никак