Бунт на «Баунти». Джон Бойн
носил в моей жизни, и, смею сказать, поудобнее тоже. Почти такое же мягкое, как у женщин, подумал я. Есть люди, которые получают удовольствие, копаясь в чужих вещах, но я не таков, и потому я быстро занялся делом, раскладывая все, что находил, по новым местам со всей возможной аккуратностью, стараясь не помять и не испачкать одежду, – в конце концов, это была моя новая работа, и я решил показать, что способен хорошо справляться с ней.
В самом маленьком из четырех сундучков я обнаружил множество книг – все больше поэтических и том «Трагедий» мистера Шекспира – плюс перевязанную красной шелковой лентой пачку писем, которую я сразу поместил на письменный стол капитана. И наконец, я извлек оттуда три портрета. Первый изображал джентльмена в белом парике и с острым красным носом. Глаза его сидели в черепе глубоко, а на портретиста он смотрел с чем-то близким к убийственному презрению; не хотелось бы мне разойтись с этим джентльменом во мнениях. Второй портрет больше пришелся мне по вкусу. Молодая леди – причудливые кудряшки, нос пуговкой, глаза, благодушно взирающие вверх, – я предположил, что это жена или нареченная капитана, и сердце мое слегка попрыгивало, пока я разглядывал ее, поскольку она меня взволновала. Третий изображал паренька лет восьми-девяти, кем он мог быть, я не знал. Пролетела не одна минута, прежде чем я подошел к столу и расставил по нему портреты – так, чтобы капитан видел их, заполняя судовой журнал, – а в то самое мгновение, когда я собрался отступить назад, корабль вдруг нырнул вниз и я едва успел выбросить вперед руку, ухватиться за край стола и тем уберечь себя от падения.
Подождав немного, я выпрямился во весь рост. Окошко в каюте было только одно, крошечное, и по нему безжалостно хлестал дождь. Я доковылял до него, протер стекло, но ничего толком не увидел, а когда отступил от окна, судно мотнуло в противоположную сторону, и на сей раз я упал, едва не раскроив себе череп об угол одного из капитанских сундучков. Впрочем, корабль быстро восстановил равновесие, и я решил уложить, как мне было велено, сундучки один в другой и убрать их от греха подальше – на случай, если опять упаду, а покончив с этим, направился к двери, растопырив руки и хватаясь за все, что могло помочь мне сохранить вертикальное положение.
В коридоре людей в это время не было, я двинулся в сторону трапа через большое помещение с глиняными горшками, но тут еще один нырок корабля бросил меня в одну сторону, а мой желудок в другую, и я ощутил нараставшее в глубине моего тела огромное давление, ничем не схожее с тошнотой, какую когда-либо испытывал. Мгновение я пытался собраться с мыслями и, едва успев сосредоточиться на них, изверг изо рта струю, столь неожиданно сильную, что меня отбросило назад, а мысли мои устремились лишь к одной цели – свежему воздуху, который ожидал меня вверху трапа.
К этому времени я уже решил, что моряцкая жизнь все-таки не по мне, и вознамерился извиниться перед мистером Зелесом и вернуться туда, откуда пришел, – пусть даже в тюрьму, – однако, добравшись до верхних ступенек трапа, высунувшись наружу и оглядевшись, никакой земли