Греховная невинность. Джулия Энн Лонг
развернув галстук, он пропустил между пальцами мягкую ткань. Это был шелк, легкий, без единого пятнышка, точно душа святого.
Некогда этот галстук принадлежал мужчине, выигравшему в карты право назвать Еву Дагган своей женой.
Разумеется, священникам не дарят подобные вещи. Но в этом таилось особое очарование и опасность запретного подарка.
Адам старался не обделять вниманием никого из прихожан. Он побывал почти во всех домах, жители Пеннироял-Грин постоянно приглашали его отобедать. И если графиня Уэррен собиралась примкнуть к его пастве, едва ли он мог отклонить ее приглашение.
«Эта женщина и пальцем не пошевелит без причины», – предупредил Колин.
Кузены описали ее как рассудочную особу, живущую расчетом. Женщину, хорошо знающую, чего она хочет, привыкшую неизменно получать желаемое. Определенно, она что-то задумала, для того ей и понадобился пастор.
«Помоги мне, Господь», – подумал Адам. Ему не терпелось узнать, что у нее на уме.
– Никаких драгоценностей. – Хенни твердо стояла на своем. – Он же священник. Наверняка ему уже известно, что вы были содержанкой. Ни к чему лишний раз напоминать об этом, обвешиваясь дорогими побрякушками.
За несколько дней, прошедших после приезда в Пен-нироял-Грин, Хенни выяснила, что преподобный Силвейн по материнской линии состоит в родстве с Эверси. И что сестра миссис Уилберфорс, служанки Евы, вела хозяйство в доме местного доктора. Это объясняло загадку, как весь город узнал, кто новая владелица усадьбы Дамаск-Мэнор.
Ева последовала совету Хенни и обошлась без украшений, оставив лишь медальон с изображением святого Христофора, который никогда не снимала. Она ожидала пастора в гостиной. Изящный медальон уютно покоился в ложбинке на груди. Ева безотчетным движением прикоснулась к нему и вытянула шею, следя за тем, как преподобный Силвейн вручает лакею шляпу и плащ. Слуга выглядел озадаченным – ему еще не приходилось видеть одежду в столь плачевном состоянии, обычно гости графини сбрасывали ему на руки элегантные щегольские плащи, безукоризненно вычищенные камердинерами.
Пастор вошел в комнату, но, сделав несколько шагов, остановился. Он увидел хозяйку, стоявшую у камина, под огромным портретом угрюмого бородатого молодца с пышной шевелюрой, должно быть, одного из предков покойного графа.
Как она могла забыть, что преподобный такой высокий?
Хотя вернее было бы сказать, рядом с ним человек обычного роста невольно чувствовал себя маленьким и хрупким.
Сам воздух в комнате, казалось, расступился перед ним. Ева так остро ощущала близость пастора, будто от него исходили невидимые волны. Бурные, стремительные, они вздымались и сталкивались, накатывая на нее. Прижав локти к бокам, она сцепила пальцы в замок. Ее руки льнули друг к другу, словно два беспомощных зверька, ищущих убежища. Ева не двинулась с места, чтобы поприветствовать преподобного, и не произнесла ни слова – язык будто прилип к гортани. Все ее чувства внезапно ослабели, осталось лишь зрение. Она смотрела на гостя