И краткое как йод. Майя дель Соле
х**в»). Официант тогда ошарашенно покачал головой, а я выпалила: «Ну как это нет, написано же, что у вас лучшие х*и в городе!».
И вот мы (точнее, Жан) уже на кухне хостела очищаем многострадальных моллюсков от песка и готовим соус из вина, лимона и базилика, хозяин заведения тем временем развлекает нас своими историями, отвлекаясь иногда на сукин ихо де пута сын, когда дождь заряжает особенно сильно.
– Амигос, в нашем городе 340 дней в году солнце, а вам достались остальные дождливые!
Он наливает винца – «для стимуляции аппетита к обеду» – и начинает не пойми с чего рассказывать, что Кадис сыграл важную роль в жизни десятков тысяч геев: во времена Франко они валили сюда отовсюду, чтобы перебраться по морю в Америку (в которую Колумб, кстати, отбывал от местных берегов). Дедок нашего хозяина был очень находчив и делал бабосы на гомосексуалистах: организовал поездку тем, у кого на нее были деньги, и использовал как дешевую рабочую силу («не подумайте ничего плохого») тех, у кого их не было. Мы с Жаном обмениваемся ухмылками победителей: по дороге на рынок мы как раз говорили, что в нашем хозяине, несмотря на наличие жены, есть что-то эгейское…
– Ладно, Маша, бог с ними, с быками, – негромко произносит Жан, и его голос подрагивает.
Как вообще у такого гиганта может дрожать голос? Сосед собирает ладонью со стола крошки от миндального печенья, и я, кажется, знаю, что он сейчас скажет.
– Все последние дни я только и думаю, что о твоем отъезде. Останься со мной. Давай продолжим путешествие вместе. Влюблен я в тебя. Энаморадо. Знаю, что тебе нужно время, но пусть оно лечит рядом со мной.
Утром я пью этот mierda-кофе, которым в аккомпанементе с сухарем и джемом обычно балуют средиземноморские хостелы, и рассматриваю оставленную две недели назад старушкой записку: на ней теперь синие разводы от стирки в кармане джинсов. Их купил мне когда-то Он – после того, как мои изорвала собака. Могла ли я тогда подумать, что заеду в них черт знает, куда без Него?
По пути на железнодорожный вокзал улыбаюсь тому, что дождливая пора, наконец, закончилась: надо выбросить зонтик, который мне в сумке совсем не в кассу. Достаю этот продукт китайского производства за два евро и вдруг понимаю, что он поедет со мной до самого дома и будет мне в итоге милее любого привезенного из этого путешествия сувенира.
Странное чувство. Я ведь и из Жана сделала сувенир.
Рано мне на корриду, гуапо. Мне удобнее в загоне без подвигов, май френд.
1900. На Амазонке
Голые мужские ноги ступают по джунглям. Черт, это же мои ноги, и это же я в мужском обличье пробираюсь сквозь заросли у берегов Амазонки. Судя по чернющей растительности, которая покрывает мое тело, меня легко можно принять за обезьяну.
Господи, что только ни творит потерявший любовь человек! Я вот аж до погружения в прошлую жизнь дошла. И она (или мое воспаленное воображение?) водит