Стеклянный страж. Дмитрий Емец
руки, стояла Аида Плаховна Мамзелькина. Старушка была босиком. Кроссовки висели у нее через плечо, связанные между собой за шнурки. Красненькие глазки лукаво разглядывали Матвея.
– Девочка, иди к маме! – приказал Багров.
Полторы косички недоумевающе воззрились на него:
– Зачем?!
– К маме иди! – повторил Матвей и даже в ладоши хлопнул, надеясь так ее испугать.
Девочка обиженно заморгала. Она не понимала: только что дружили и вдруг гонят.
– Не пойду! Мама сказала: тут сидеть!
– Давай я попробую! – предложила Мамзелькина, шустро огибая скамейку и присаживаясь рядом на корточки. – Деточка, хочешь посмотреть, что у бабушки Адочки в рюкзачке?
Голос у нее звучал ласково и доброжелательно, но по непонятной Матвею причине полторы косички испугались до дрожи. Девочка замотала головой, вскочила и с визгом умчалась.
– Никто не хочет! Не было случая, чтобы хоть один согласился, – сказала Плаховна, поправляя рюкзачок.
– А почему, интересно? Рюкзак, казалось бы, и рюкзак. Что их настораживает? – спросил Багров.
Мамзелькина склонила головку набок.
– А ты что, ничего не чувствуешь? – спросила она вкрадчиво.
Матвей попытался почувствовать.
– Ну, может, постирать его надо…
Старушка усмехнулась.
– Вот она, некромагия, когда вылезла. Что другим тухлятина, то вам свежая колбаса. Кстати, я потому к тебе и пришла. За тобой должок!
Багрову стало жутко.
– Не помню, чтобы я что-нибудь у вас занимал, – быстро сказал он.
Аида Плаховна села рядом, бросив рюкзачок между собой и Багровым и для верности примяв его локтем, чтобы не свалился.
– Не напрягайся! Ты не брал – другой брал. Мировуда помнишь?
Матвей вздрогнул.
– Вижу, что помнишь. Ты был его учеником, не так ли? Правда, он не так много успел передать тебе, но главное все же передал – Камень Пути. Не будь в тебе Камня Пути, ты давно бы уже рухнул. Чем сильнее сгущается мрак – тем ярче он пульсирует. Камень Пути в тебе борется с извечной ненавистью всех некромагов.
– Мировуд не был некромагом! – сказал Багров.
– Я тебя умоляю! – поморщилась Мамзелькина. – Человек – то, чем он реально занимается, а не то, чем себя считает. Нельзя срезать кошельки на городской площади и при этом мнить себя великим композитором. А ведь целая куча народу именно этим и занимается!
– Мировуд был «белый волхв» и практиковал всеначалие! Ясно вам: всеначалие! – упрямо возразил Багров.
– Угу! То есть, проще говоря, служил тому, кто больше даст, – упростила Мамзелькина. – Вот только беда, свет-то ему, болявому, ничего не давал, потому что он с двойными агентами дел не имеет, а вот Лигул – тот за милую душу. Чуть какая уступка себе – он тут как тут! Так дядечка и прообманывал себя всю жизнь. Даже в рюкзачке у меня обманывался, что эйдос его свету пойдет. Ерепенился!
Мамзелькина боевито встряхнула рюкзачок и растянула горловину.
– Что вам надо? – решительно спросил Багров.
– Должок! – повторила