Из Сибирских рассказов и очерков. Владимир Короленко
и влияние. На следующее утро Бобров пришел в кусты к беглецам.
«Что, братцы, как бы мне вам какую помощь сделать?»
«Посылай непременно Бурана. Без него нам не ход. Да если чего просить станет из запасу – дайте. За Бураном у нас только и дело-то стало».
Вернулся Бобров в казарму, а Буран и не думает собираться. Суется по камере, сам с собою разговаривает да размахивает руками.
«Ты что же это. Буран, думаешь?» – окликнул его Бобров.
«А тебе что?»
«Как что? Почему не собрался?»
«В могилу мне собираться, вот куда!»
Бобров рассердился.
«Да ты что в самом деле! Ведь ребята четвертые сутки в кустах. Ведь им теперь на кобылу ложиться… А еще старый бродяга!»
Заплакал от покоров старик.
«Отошло мое время… Не избыть мне острова… Износился!..»
«Износился ты аль нет, это дело твое. Не дойдешь, помрешь в дороге, – за это никто не завинит; а ежели ты подвел одиннадцать человек под плети, то обязан идти. Ведь мне стоит артели сказать, что тогда над тобой сделают?»
«Знаю, – сказал Буран сумрачно, – сделают крышку, потому что стою… Нечестно старому бродяге помирать такою смертью. Ну, ин видно, идти мне доводится. Только вот ничего-то у меня не припасено».
«Все живою рукою будет. Что надо?»
«А вот что: первым делом неси мне двенадцать хороших халатов, новых».
«Да ведь у ребят свои есть».
«Ты слушай меня, что я говорю, – заговорил Буран с сердцем, – знаю, что есть у них по халату, а надо по два. Гилякам за лодку с человека по халату придется. Да еще надо мне двенадцать ножей хороших, по три четверти, да два топора, да три котла».
Бобров собрал артель и объяснил, в чем дело. У кого были лишние халаты, все поступились в пользу беглецов. У всякого арестанта живуче какое-то инстинктивное сочувствие смелой попытке вырваться из глухих стен на вольную волю. Котлы и ножи нашлись частью даром, частью за деньги у старожилов-ссыльных. Все было готово дня в два.
Со времени прибытия партии на остров прошло тринадцать дней.
На следующее утро Бобров доставил Бурана в кусты вместе с запасом. Беглецы «стали на молитву», отслужили нечто вроде молебна на этот случай по особому арестантскому уставу, попрощались с Бобровым и двинулись в дорогу.
– Что же, небось весело было в путь отправляться? – спросил я, вслушиваясь в окрепший голос рассказчика, вглядываясь в его оживившиеся в этом месте рассказа черты.
– Да как же не весело! Как изошли из кустов да тайга-матушка над нами зашумела, – верите, точно на свет вновь народились. Таково всем радостно стало. Один только Буран идет себе впереди, голову повесил, что-то про себя бормочет. Невесело вышел старик. Чуяло, видно, Бураново сердце, что не далеко уйти ему.
Видим мы с первого разу, что командер у нас не очень надежный. Он хоть бродяга опытный и даже с Соколиного острова два раза бегал, да и дорогу, видно, знает: идет, знай, покачивается, по сторонам не глядит, ровно