Ричард Длинные Руки – гауграф. Гай Юлий Орловский
по всей набережной конники Дюрренгарда обнаружили еще с десяток пиратов, те бросили оружие, их повязали и привели ко мне.
Я смотрел с гневом и горечью, сколько потребовалось усилий, чтобы начать строительства порта, и как легко все уничтожить!
– Поставить колья, – велел я. – Что, не знаете, как?.. Я научу… И посадить этих животных так, чтобы умирали долго и чтобы все это видели.
Граф был шокирован с головы до ног, посмотрел на меня с ужасом.
– Это чересчур, сэр Ричард…
– Ничуть, – заверил я. – Мир жесток… особенно тот, из которого я пришел. В моем королевстве это считалось привычным делом. Зато после такой устрашающей казни уровень преступности сразу резко падал. И наше королевство продвинулось… дальше.
Через полчаса, когда плотники быстро и со злорадной радостью установили вдоль набережной десять высоких и свежеоструганных толстых кольев, связанных пиратов приволокли и неумело, но с энтузиазмом, начали сажать на колья, чтобы все в порту рассмотрели их нечеловеческие мучения.
Даже без подсказки плотники затесали колья так, чтобы конец был острый и достаточно длинный, но дальше расширялся, а то быстро проткнет насквозь, и все удовольствие кончится, а так можно долго наслаждаться мучениями сволочей, сжегших здесь все и убивших родных.
Герцог поднялся в седло, разобрал поводья.
– Надеюсь, – сказал он, – после такого в самом деле устрашатся…
– Еще как, – заверил я.
Он зябко передернул плечами.
– Господи, что за жестокий мир, из которого вы пришли! Не хотел бы я в вашем королевстве прожить и день.
– Эти казни, – заверил я, – благо. У нас ими сдерживали… гм… да, сдерживали.
– Надеюсь, – повторил он, – у нас тоже… притихнут.
– Еще как притихнут, – сказал я. – Хотя определенная мразь, знаете ли, есть такие, что поощряют любые нарушения закона, это они называют демократией, доказывают, что смертная казнь ничуть не снижает преступность! На самом деле еще как снижает. А особенно вот такая… Достаточно послушать их крики. У всякого, кто видит это зрелище, моментально пропадает всякое желание воровать и грабить.
Он буркнул:
– Такое надо детям показывать. Любые мысли о воровстве выпорхнут из дурных голов, как воробьи из дырявого сарая!
На плоской вершине башни королевского дворца в Геннегау пусто, если не считать занесенных ветром сухих листьев. Я сложил крылья и рухнул, больно ударившись челюстью о свое же чешуйчастое колено. Камень скрипнул под крепкими и острыми, как алмазные ножи, когтями. Крылья начали складываться на спине, но я быстро сказал про себя кодовое слово и перетек в человека с такой скоростью, что успел ощутить свои уродливо выгнутые руки в момент перехода из крыльев.
Ровная и твердая походка говорит об уравновешенном характере и уверенности в себе, потому я шел так, что никто из страстно желающих так и не осмелился спросить, откуда я внезапно и без криков церемониймейстера.
Оставив за спиной ошалелых стражей, в зале